— Тратить их на покупку того, что нам необходимо. Сегодня, например, я как следует поел, моя жена сегодня тоже сыта, разве это не важно? Эти деньги дают мне возможность прокормить себя и свою семью… Я могу теперь не носить оставшиеся у меня вещи на базар.
— Вещи?
Энкаведист приподнялся с кресла, оперся руками на край стола и вдруг заговорил в повышенном тоне, почти закричал:
— Что вы рассказываете о вещах и о продуктах? Такие деньги на еду не тратят! Такие деньги не присылают зря! Присылают — для шпионажа!
Раздражение энкаведиста показалось мне неискренним, а слова его — совершенно нелепыми. В душе у меня вскипела злоба. Зачем он строит передо мной глупую комедию, как будто не знает, как живется людям? Но я понимал, что должен сдерживаться, чтобы не натворить глупостей.
— При чем тут шпионаж? — сказал я тихо и спокойно. — Я никаким шпионажем не занимаюсь и не собираюсь заниматься. Я рабочий, а не шпион, и не представляю, что бы я мог разузнавать. Я живу у всех на виду, и я не виноват, что еще не устроился как полагается. Мои соотечественники помогли мне в тяжелую минуту, и эти деньги я постараюсь при первой возможности им вернуть.
Энкаведист снова уселся в кресло и принялся просматривать папку. Я насторожился, ожидая новых вопросов, но он уже говорил обыкновенным тоном:
— Надеюсь, что вы говорите правду, я вас только хочу предупредить: в случае чего — мы расправляемся очень строго!
— Понимаю, — ответил я, — но право, мне нечего бояться, потому что я не делаю ничего плохого.
— Ну вот… Я вас предупредил. Вы поняли это?
— Я прекрасно понял, и могу только повторить, что если у вас на мой счет подозрения, так проверьте — и вы убедитесь, что я ни в чем не повинен.
Я чувствовал себя страшно усталым и попросил отпустить меня домой, так как, собственно, говорить ведь больше было не о чем. Но энкаведист, как будто не слыша моих слов, перевел разговор на другое:
— Думаю, что о нашей беседе вы в посольство не будете сообщать.
— Зачем? Это лишнее. Конечно, вы обязаны следить за тем, чтобы в страну не проникали ненадежные люди. Это естественное дело, и ведь вы мне не сделали ничего… неприятного.
Я чувствовал фальшь в собственных словах. Выходило, будто таскаться ночью, после целого дня работы, по жандармским канцеляриям было для меня приятным развлечением, но собеседник мой как будто остался очень доволен и даже стал мне улыбаться. Мы проговорили еще с полчаса о том-о сем, он расспрашивал меня, нравится ли мне моя работа и вообще жизнь в Советском Союзе. Я старался не очень разочаровывать своего собеседника, но в то же время и не хватать через край, восхваляя советские порядки. После этого «дипломатического» разговора он очень любезно извинился передо мной в том, что заставил меня, усталого, явиться, но тут же попросил меня почаще к нему приходить, чтобы потолковать, как он выразился, «о всякой мелочи».
