— То бишь в тыл, а? В тыл торопитесь? А людям за вас воевать?
— Да я бы рад в свою часть… — И осекся, взглянув на заигравшие желваками бритые щеки майора.
— Вы хоть представляете, — тихо, подавшись вперед, спросил майор, — что означает для врага один только номер вашей части, ее присутствие на участке фронта?
— Никаких номеров я не называл!
— Кто допрашивал? Подробности побега, — резко бросил майор. — Все до мелочей. Быстро!
Антон отвернулся, внутренне весь клокоча, и нарочито медленно, почти не задумываясь, мысленно махнув на все рукой и уже не боясь, что его поймают на слове, стал рассказывать о побеге, о горбуне-охраннике, о себе и о Борисе. И чем дальше говорил, тем чаще запинался, с краской в лице ощущая, до чего наивно, неправдоподобно звучит вся эта история — этакий легковесный детектив из детской, библиотеки, где дурачки-фашисты буквально из рук выпустили двух героев с красными галстуками, — так что под конец он растерянно замолк, глядя на сморщенный как от лимона рот майора.
— Ну что, интересно.
Антон пожал плечами.
— Как было. — Голос его прозвучал тускло, неуверенно.
И вдруг он что-то понял, глядя в эти черные непроницаемые, с насмешливой искрой глаза: нечто такое, отчего весь этот калейдоскоп с побегом, распавшись на стеклышки, сложился в новый рисунок, и он невольно поежился, не зная, что и подумать… Так, значит, Борис?!. Побег — липа, а он, Антон, был всего-навсего ширмой для большей правдоподобности? Борька… Но не собирался же он в самом деле выполнять задание немцев? Зачем же было таиться потом всю дорогу… Словно потянул за ниточку, и клубок стал стремительно разматываться в памяти, обнажая узелки. Встреча у вагона с дядей Шурой, который словно бы ждал их приезда: проводник! И его бормотание насчет погоды в Чернигове — похожий на пароль и ответ Бориса. Потому что Борька уже тогда решил скрыть свою игру от него, Антона, вот же скотина… Вот почему дядька испытывал его ночью у. калитки, чтобы понять, кто же из; них предатель, прежде чем вести их к фронту. Выяснил! Потому и просьба его (наедине!) не скрывать имени проводника — как пароль для нашей контрразведки. Для своих? Для- кого же еще? Но тогда какой же он предатель? Антон еще не знал, не был убежден до конца, но догадка властно взяла за душу, стало легче дышать! Нет, не мог, не хотел думать иначе ради себя, Клавки, ради отца, поручившегося за дядю Шуру.
— А ведь он ваш… свой, Евдокимыч! — И по тому, как майор вздохнул, не поднимая глаз, понял, что не ошибся. И уже совсем тихо добавил: — Не верится.: что и Борис стал бы вредить, нет. Я ведь сам ему предложил там, у них, идти на все, лишь бы вырваться, ну не получилось.
