«Куда это все приведет?» – неожиданно прошептала Айя.
«Что ты имеешь в виду?»
«Я имею в виду все эти наши встречи, походы, ночные стражи…»
В голосе ее ощущалась какая-то дрожь и беспомощность. Или это шло от дрожи ее тела в этом холоде. Хотелось мне ответить ей по-мужски, уверенно и однозначно, чтобы поддержать ее дух, но я тут же ощутил, что нет во мне этой уверенности. Про себя я тоже задумывался над тем, что ждет нас в будущем, абсолютно не представляя этого.
«Ты волнуешься о нашем будущем?» – спросил я ее, ибо и сам чувствовал эту тревогу.
«Нет, – сказала она, – это слово тут не подходит. Я лишь думаю о том, где мы будем через год, я, ты, господин Тирош… Что будет с нами, со всей этой несчастной группой. ты понял?»
«Почему это несчастной?» – спросил я, удивленный тем, что этот вопрос часто возникал и у меня в душе, но я не решался выражать его вслух.
«Смотри, каждый из нас несчастен по-своему, ну, и так вся группа».
«С чего ты это взяла?»
«Ты что, не улавливаешь? Погляди на Дана и Аарона. Уже давно они мучаются от бездействия их «Следопытов Йоханана». Или ты думаешь, что таких мужчин, как они, могут удовлетворять детские игры и костры в летних лагерях раз в год? Каждый из них способен снимать вражеские скальпы, и тут в нужное время возникает Габриэль и дает им возможность этим заняться. Вот и все».
«Так это же хорошо, что они нашли свое призвание?»
«Нет, оба живут иллюзией, что они смогут тут все расшатать. Придет время, и они избавятся от этой иллюзии… Но где это будет? В больнице? В тюрьме?»
«Не знаю», – сказал я, ловя себя на том, что поддался его аргументации.
«То же касается Яира, только тут прибавляется его мачеха. Он нашел себе дом в этой квартире (она подняла голову, указав движением на второй этаж), но плата за этот дом будет очень высокой. В мире есть вещи, страшнее, чем мачеха. Яир еще этого не знает».
«Ну, а что в отношении нас двоих?»
«А-а, о нас лучше не говорить. Скажи, ты счастлив в последнее время? Я – нет».
«Почему?»
«Оставь. Придет время, и я скажу об этом».
Остался еще один человек, о котором мы не сказали, и это умолчание повисло в воздухе, набрасывая тень на нас обоих.
«Ну, а что ты скажешь про Габриэля?»
«Габриэля?» – пробормотала она, как будто удивилась тому, что я открыто при ней произнес это имя.
«Да, как он тебе видится?»
«Скажу тебе только вот что. Когда я впервые увидела его большой и удобный рюкзак во время похода на Монфор, показалось мне, что человек этот погружен в тяжкую скорбь. И сегодня я уверена в том, что господин Тирош переводит скорбь в желание действия. Так мне это видится».
