Нет, нынешняя молодёжь меня положительно возмущает. То, что нам, старикам, с кровью давалось, они задёшево купить хотят. А по-моему, так справедливей: нас жизнь пинала, а теперь мы будем пинать вас, а вы в свою очередь следующих. И так образуется преемственность поколений. Вот в армии это хорошо разработано между «дедами» и «салагами». Ещё в карфагенских или в римских легионах первый кто-то пнул другого, и до наших дней пинок докатился. Вообще-то все мы за демократию, но когда тебя пнули, какая тут демократия? Или возьмём, к примеру, Афганистан. Наши парни кровь там проливали, а этот депрессивный психозник с бабами тут путается, а потом не знает, что с ними делать. Обидно, конечно, героям и хочется Серафима и иже с ним кованым сапожком да по мягкому, да и не только по мягкому месту. Может, я в чём и не прав, но преемственность — дело святое. Это вам всякий скажет.
Под вечер я зашел в кофейную, чтобы выпить «мерзость», т. е. кофе. «Мерзость» — индикатор, если я пью её, значит со мной что-то не так. Недалеко от меня за пустым столом сидел почерневший и покорёженный то ли болезнями, то ли пьянством не старичок, но и не юноша. Поглядев, как я с отвращением хлебаю «мерзость», он показал рукой на свой рот. Я подумал, что он просит закурить, ибо жест был типично курилыцицкий, но не владея сим почтенным пороком, я не владел и сигаретами, отчего отрицательно покачал головой. Потом я забыл про старика, влача по дебрям ума какую-то вялую идею, но обратил внимание на шум, поднятый дебелой гражданкой, кричавшей на старика: «старый сифилитик» и прочее. Оказалось, старик-не-старик пытался унести её кофе и пирожки, но гражданка успешно вырвала их из рук «сифилитика» и, изрыгая формулы отлучения от клана благополучных не сифилитиков, быстро пожирала отвоёванное. И я сообразил, что «сифилитик» не курить просил, а есть, тем самым благородным и не унизительным жестом, который с незапамятных времён пользовали народы, землю населяющие. И я, отбросив надкусанные пирожки и кофе долой, сходил в кассу и к буфету, где закупил «сифилитику» два стакана «мерзости» и гору пирожков. И я без труда разрешил для себя триграмму: «мерзость», я и голодный «сифилитик». Чем хмуро упиваться нежеланным из стакана, упейся им из ведра раз и навсегда, чтоб не таскать потом по крохам нужное тебе с чужих столов, как «сифилитик».
Манипулирование как высшая форма существования. БЗЖ[4]
Вы не знаете, куда это решительной походкой направился мой герой? Делов у него как будто бы никаких нет. Подозрительно мне это. Вдруг под поезд собрался. Писатель! С него всё станет. Нет, не под поезд, под трамвай, что ли? И не под трамвай. Неужели под… Но тут из-за угла, как будто она там специально дожидалась своего выхода (я-то знаю, специально или нет), показалась уже знакомая нам лыжная Венера.
