Красиво жить не запретишь | страница 96
— Да нет же. Его подключили к этому делу позже, он не знал, что девушка была без памяти, но еще жива.
— Теперь, Екатерина Ивановна, наступил очень ответственный момент в нашем разговоре. С вами говорил не сотрудник милиции, ибо следствие по этому делу поручено мне и никого, поверьте, я не посылал к вам, а, как видите, сам пришел.
— Боже мой, так кто же это был? И что ему нужно?
— Вы помните, как он выглядел? Могли бы описать мне его?
— Помнить-то помню. Но зачем он приходил?
— Узнать наверняка, мертва ли девушка. Ибо она и только она могла назвать имя того, кто хотел лишить ее жизни. Если осталась жива.
— Ах ты Господи! Да я теперь из дому буду бояться выйти! А с виду такой приличный человек…
— Уважаемая Екатерина Ивановна, уверяю вас: никакая опасность вам не угрожает. Пожалуйста, расскажите все, что вспомните об этом человеке. Он молод? Какого примерно роста?
— В общем, молодой, конечно, хотя и с бородой. Такая черная, от самых ушей. Но не длинная. И волосы черные, густые, он без шапки был. Одет хорошо.
— В куртке? В плаще, пальто?
— Куртка, но такая длинная, знаете, под пояс. Кожаная. Черная. И шарф помню, пестрый такой, вот, как платок турецкий.
— Замечательная у вас память. А ростом повыше меня?
— Наверное, повыше. Он вообще побольше вас, покрупнее. Еще вспомнила! Знаете, лицо такое благородное, внимание привлекает. Так вот брови у него заметные.
— Густые? Широкие?
— Нет, обычные, но от переносицы вверх идут, а дальше ничего, на полпути обрываются.
— Вы, Екатерина Ивановна, лучший свидетель из всех, с кем мне довелось работать. Очень вам благодарен, помогли вы нам. А бояться вам нечего, гарантирую. Еще одна к вам просьба: вы так хорошо описали этого человека, что можно составить фоторобот. Знаете, что это такое?
— По телевизору видела, в фильмах.
— Вот я и прошу вас подъехать сейчас со мной к нам в райотдел и там вместе изобразим этого человека, подберем ему бороду, брови, глаза.
— У меня там картошечка на плите…
— Ох, Екатерина Ивановна, голубушка, вроде бы пригорела ваша картошечка.
Глава четвертая
Кишинев остался позади, выехав за городскую черту, они оба, по-разному, сожалели, что миновали вольные, праздные, на удивление погожие для этого времени года дни, длинные, однако не пресытившие ни одного из них ночи. Наташа была рассеяна, грустна. Жукровский понимал ее нынешнее состояние. Все они, дуры-бабы, на один лад. Любовь — так до гроба, с бесконечными уверениями и клятвами.