— Давай выпьем.
В глазах Мотьки мелькнула искорка доверия.
— Давай, — взяв бутылку, уже мягко сказала она. Налила себе. Мы выпили. — Так вот, Митька оказался подлецом — бросил меня. Была хорошей, когда поила его свору... Да чего тут скрывать — эти бандюги так тут и паслись. А этого стервеца на волю потянуло, в одиночество...
— Тебя-то он туда звал?
— Нет. Говорит, поживу пока один, а потом позову. Темнит он что-то. Если бы была нужна, то сразу бы взял, мошенник окаянный. — Давай еще по стопашке, — предложила Мотька.
Отказаться я уже не мог. Ни о каком долге или даже осторожности не задумывался, было легко и весело.
А Мотька продолжала говорить о Митьке, о его обещаниях и подлости и еще о чем-то... В голове у меня все закружилось...
Очнулся я от настойчивого, глухого стука — кто-то стучался в дверь. Сначала не мог сообразить, где я. Рядом почувствовал чье-то теплое, мягкое тело. Стал припоминать прошедшие события и с ужасом вспомнил — Мотька! В голове звенело. Я попытался встать, но Мотька придавила рукой мою голову и тихо, зло шепнула:
— Лежи.
Она встала и, чертыхаясь, пошла к двери.
— Кто там? — послышался ее дрожащий голос.
— Открой, это я, Митрофан.
Мотька некоторое время молчала, затем тихо, жалобно сказала:
— Не обманывай, Митька на Ундурге.
— Открывай, говорю, — послышался требовательный голос, — а то разнесем дверь!
Я лежал ни жив ни мертв. Что же делать? Ах, как позорно и по-дурному влип! Мотька подкралась ко мне и тихо шепнула:
— Сбрось один матрац, подушку, одеяло и ложись на пол.
Я так и сделал.
В комнату ввались двое. Слышно было, как они молча сели на табуретки. В комнате стоял полумрак, но вдруг стало светлее, видно, подвернули фитиль лампы.
— Ты с ним это тут пировала? — спросил Лапушенко.
— А я тебе что? — ехидно откликнулся визгливый голос. Я уже слышал его однажды ночью в избушке стариков Зайцевых и узнал бы из тысячи других.
Значит, это и был тот последний бандит, которому удалось от нас вырваться. Теперь он наверняка меня узнает и тогда... Что делать?
— Кто это? — с дрожью в голосе спросил Лапушенко.
— Так, один геолог, — ответила Мотька.
— А-а, — понимающе протянул визгливый, — понятно.
С минуту стояло молчание, потом Лапушенко сказал:
— Сначала выпьем.
Забулькала в стаканах самогонка. Потом снова наступила пауза.
Вдруг наступившую тишину прорезал властный голос Мотьки:
— Не трогайте его! Не вздумайте!
Я понял, что мне угрожает опасность, отбросил одеяло, вскочил. В это время зазвенело стекло: кто-то сшиб лампу со стола, и стало темно. Я бросился к двери, но налетел на Мотьку, больно ударив ее головой в живот, отчего она неистово закричала. Меня пытались схватить, потом ударили чем-то твердым по спине. Я тоже бил кулаками в темноту, но цели не достигал. На меня навалились, сбили с ног, ударили по голове, и я потерял сознание. Очнулся, когда меня волокли по земле. Ноги, бедра и спину саднило. Вначале я не мог понять, кто и куда меня тащит, но потом вспомнил драку в избе Мотьки и Митрофана с визгливым. Это они тащили меня сейчас. Но куда? Зачем? Не успел я осмыслить происходящее, как бандиты остановились, выпустили мои руки.
