Однажды вечером мама и я находились в кухне и убирали посуду в то время, как «горчичная» девушка получала свое «лечение». Мать спокойно сказала: «Думаю, стоит отнести чашку кофе твоему отцу». Она налила напиток в его любимую голубую кружку дельфтского фаянса и пошла к нему в кабинет. Вдруг там началась такая большая суматоха, что можно было подумать, что Кинг Конг решил поразмяться. Оттуда понеслись визг и крики, захлопали створки дверей, раздался звон разбитой посуды. И не случайно. Моя мать вошла в кабинет без предупреждения и обнаружила «горчичную» девушку в распахнутом норковом пальто на голом теле. Та стояла на коленях и похотливо сосала пенис моего отца.
Мать схватила пациентку за волосы и выбросила ее на улицу, на снег в дорогостоящей норковой шубе, но без всего остального на теле, включая обувь. Напоследок она запретила «горчичной» девушке даже близко подходить к ее двери снова.
Отец ретировался в дом, потом мать собрала большую часть нашего доброго дельфтского фаянса и разбила его о голову отца. К этому времени я забралась на самый верх лестницы, где и стояла, готовая вмешаться, если дело дойдет до смертоубийства. Но вместо этого мать приказала отцу убираться из дома и пригрозила ему разводом.
Мой отец, как я уже отмечала, был человеком необычной храбрости. Пройдя через все чудовищные испытания, случившиеся с ним во время войны, я сомневаюсь, чтобы он уронил хоть слезинку. Но в этот вечер он рыдал без стеснения, потому что очень любил мою мать, и понял, как сильно он ее обидел этой безвредной чепухой с доступной штучкой вроде «горчичной» девушки.
Мне было только одиннадцать лет в это время, но, несмотря на возраст, я понимала, что секс и любовь могут означать различные вещи для двух разных людей. Для отца «горчичная» девушка была сексом, или удовлетворением преходящего аппетита. Для моей матери это казалось проявлением глубокой бессмертной любви.
Несмотря на свою юность, я хорошо разбиралась, что происходит между взрослыми, и знала, что их взаимные обиды, даже по какому-то несексуальному поводу, могут быть забыты и прощены потом, когда они будут заниматься любовью. Я не говорила еще об этом, но секс в нашем доме считался натуральным и прекрасным, и я часто могла видеть моих родителей, ходивших без стеснения по дому полуобнаженными или раздетыми. Несколько раз я даже видела своего отца обнаженным и с эрекцией, когда он ласкал мать.
В таких случаях они уходили в спальню и закрывали дверь в любое время дня. Мне было сильно любопытно, как всякому ребенку, и, хотя я думала, что знаю, чем они занимаются, у меня было сильное желание увидеть их.
