Голос офицера наведения долетает точно издалека:.
— В координатной... ракета наводится с большими отклонениями.
— Сергей Александрович... «сигмы»?! — Это опять властный голос Главного конструктора.
— «Сигмы» работают неустойчиво... Джин покидает бутылку!
— Оставьте шутки!
— Ясно, оставить шутки...
Фурашов уловил странную интонацию в ответе Умнова — и отрешенность и какую-то нервную игривость. Что бы это значило?
На командном пункте какая-то суматоха: весь разговор оттуда — отрывистый, резкий, беспокойный — разносился в каждом отсеке, уголке. Движение началось и на помосте, хотя многие еще были прикованы к приборам. Было предчувствие беды — Фурашов это точно знал, хотя не мог бы сказать, почему знал, — предчувствие придавило его ноги к бетону, и он ловил теперь каждое слово из динамика:
— Понимаете, Борис Силыч, мишень может уйти...
— Это не самое важное в сегодняшнем дне!
— Нужно дать команду ликвидировать мишень, товарищ маршал...
— Поднять истребители, расстрелять?
— Отставить! Есть запасной канал... Я, как главный конструктор... Внимание! Вторым каналом огонь!
— Пуск!
Разговор в динамике оборвался: то ли кто-то наконец выключил динамик, то ли там молча ждали, как будут развиваться события. Опять воцарилась тишина. Тишина тут, у помоста. Тишина во всей вселенной. Какой-то всего один критический миг небытия, безмолвия, в котором оцепенело все окружающее. Вся тревога, вся усталость бессонной ночи точно бы спрессовались у Фурашова в эту тяжесть, оттекшую к чугунно-недвижным ногам.
Фурашов, закрыв глаза, не смотрел, не видел, как взмыла с «луга» ракета, что происходило рядом, на помосте, — он как бы отключился от всего. Ему казалось, что все, кто был вокруг него — внизу и там, на помосте, — замерли: будто над Кара-Суем пронесся секундный ледяной ураган, люди замерли, закостенели.
— Цель уничтожена!
Это опять включился динамик. И тут же долетел отдаленный звук взрыва. Фурашов невольно поискал руками позади себя опору: было желание прислониться спиной. Далеко, в незапятнанной, чистой сини неба лишь одно белое облачко протянулось рваным шлейфом к земле: там падали обломки ракеты и самолета-мишени. На помосте заговорили. Как сквозь вату было слышно:
— Зрелище!..
— Мишень — на кусочки...
— Крыло-то, крыло... Как пропеллер! Крутится!
Под грузными шагами заскрипела дощатая лестница помоста, и Фурашов, еще не увидев, кто спускался, услышал раздраженный голос Василина:
— Циркачи! Хваленые, перехваленные ваши «сигмы», «Катуни»! Звону больше, а толку-то кот наплакал...
