«Зачем? Зачем все это, Василий Иванович, у меня же к вам...»
«Нет, нет, не говорите! Не хотите женой, я буду вам другом, постараюсь развеять вашу беду, вы убиваете себя... Подождите, время покажет. Я буду ждать, буду...» И ушел.
Замначальника Дома офицеров Милосердову дали двухкомнатную квартиру. Переезжали из «инкубатора», когда перевалило за полтора года после гибели е е Павла. Все делала с тем же прежним равнодушием, безразличием, а перенесли вещи — два чемодана, этажерку (шкаф и тумбочка были казенными), — вошла в пустую, голую комнату, перед тем, как совсем уйти, окинула взглядом стол, сетчатую кровать — и вдруг подкосились ноги, опустилась на табуретку, разрыдалась. «Прощай, прощай, Павел! И прости меня, дуру, прости...» Навзрыд повторяла, не стесняясь никого, не обращая внимания на то, что в комнату набились соседи, что о н стоял над ней бледный и беспомощный, кусая нижнюю бескровно-белесую губу, просил заведенно: «Ну, перестань, перестань...» Она отрывала от себя все, оставляла в этой голой комнате свою жизнь, прощалась с ней навсегда...
Потом Милосердов перевелся в другую часть, говорил Маргарите, что она «отвлечется, отойдет». А осенью вот дал согласие поехать начальником клуба сюда...
...За столиком прекратились звуки размеренных схлебываний, звякнула отставляемая чашка, кашель забил Милосердова, потом наждачное шарканье приблизилось, оборвалось у вешалки — надевал форму: сейчас уйдет на утренний развод. Не хотелось, чтобы он увидел, что она не спит. Он бы наверняка заговорил (это было бы в который раз!) о квартире в новом доме, квартиру надо посмотреть; обо всем этом она лишь подумала вскользь, смыкая веки и все еще продолжая жить в том вызванном ее воображением мире, мире далеком, наплывающем, как дремота. Она теперь твердо и непреложно знала одно: этот прошлый мир, вызываемый ее воображением, есть та отдушина, та слабая нить, какая держала ее в нынешней жизни.
Он наконец оделся. Вновь скрипнула дверь; теперь вылетит пробкой: чуть ли не каждый день опаздывает, а вот на пять минут раньше встать не может. Овчинников — тот давно ушел, у того казарма, солдаты.
Она вновь приоткрыла веки, и ей показалось: ярче, огненнее засиял над ней потолок. Должно быть, солнце ударило в просвет между соснами. Она невольно повернула голову к окну. Густой поток лучей косо бил из окна, и там, за окном, она увидела короткую цепочку офицеров: на развод, к штабу, торопились холостяки.
