— Не изображай благородную невинность, Гай.
Но Гай не изображал невинность. Он был потрясён, обеспокоен. Поставил бокал, не выпив.
— Ты хуже своего отца, — произнесла Мел, и в её голосе прозвучали угрожающие нотки. Она попала в цель.
— Мел… — Ингрид нерешительно протянула к ней руку.
— Отстань. Сначала липнешь к нему, а потом лезешь с утешениями!
— Мы просто дурачились.
— Да ты пялишься на него всё время, потаскуха!
— Мел, не надо, — тихо промолвил я.
— А мне плевать. — Она встала. — Я забираю вещи и пойду переночую где-нибудь. А завтра уеду в Лондон. — И Мел выбежала из бара.
Мы опешили. Ингрид выглядела так, словно вот-вот заплачет. Гай слабо улыбался. Я вышел следом за Мел.
Они с Гаем поселились в одном номере. Дверь была открыта. Мел застёгивала «молнию» на сумке.
— Куда ты собралась? — спросил я.
— Не знаю. Куда угодно.
— Но мы у чёрта на рогах!
— Мне безразлично. Лучше просижу всю ночь на пристани, чем останусь с этими двумя.
— Что ты там напридумывала? Ничего между Гаем и Ингрид нет.
— Если женщина равнодушна к Гаю, значит, она лесбиянка, — пробормотала Мел. По её щекам текли слёзы.
— Неправда.
Она схватила сумку и протиснулась мимо меня к лестнице. Я догнал её у стойки регистрации.
— Мел, подожди.
Она остановилась.
— Надо сдать ключ.
Мел протянула его мне. Я спросил у портье за стойкой, есть ли здесь поблизости место, где можно переночевать. Объяснил, что девушка разругалась с дружком и часть её номера в отеле оплачена. Он потянулся к телефону и после короткого разговора направил нас к миссис Кэмпбелл. Её дом в километре отсюда.
Я отдал ему ключ, взял сумку Мел, и мы вышли в сумерки. На этой широте ещё не было темно даже в столь поздний час. Птицы шумно суетились, готовясь ко сну. На дороге никого. Справа море, вернее, залив, через который можно различить большую землю — Шотландию. Слева — горный склон. Мы шагали молча, под аккомпанемент прерывистых всхлипываний Мел. Затем она пробормотала что-то.
— Что? — спросил я.
— Я сказала, что, наверное, это заслужила. Его отец, негодяй…
— Нет. — Я обнял её за плечи. — И вообще пора все забыть.
— Я пытаюсь. На какое-то время получается. А потом все снова.
— Понятно. — Я вспомнил Доминик. Её дивное тело. Как мы занимались любовью. Глупую эйфорию. Её смерть.
Та неделя оставила шрамы в наших душах.
— Что ты там ему говорила… насчёт махинаций?
— Так, ничего.
— Мне показалось, он разволновался.
— Ещё бы. — Мел посмотрела на меня. — Знаешь, почему сбежал садовник?
