Тревожный берег | страница 38



Филипп смотрел на нее широко открытыми глазами, не в силах перевести дыхание и сказать, простые слова: «Юлечка, здравствуй!»

Она почувствовала на себе взгляд, повернула голову:

— Это вы? Здравствуйте!

— Здравствуй! Вот, забежал на часок. Как она, жизнь молодая?

— Хорошо. А у вас как?

— Нормально. Служу — не тужу.

— Да, не видно, чтобы вы тужили.

— А это смотря в каком смысле. Если по тебе, то вот видишь — не усидел, прибыл собственной персоной. Значит, тужу.

— Просто вам скучно.

Он не ответил, прошел за библиотечную перегородку и остановился рядом с лесенкой. Теперь только чуть протянуть руку — и коснешься черных туфелек. Смуглые, красивые ноги ее так близко, что видны голубые жилки. Филиппу мучительно захотелось снять ее с лесенки. Взять в охапку и снять. С трудом поборов в себе это буйное желание, он опросил:

— Между прочим, что бы ты сказала, если бы я после армии здесь подзадержался, а?

— Как… задержался?

— Ну, в смысле, остался жить здесь насовсем, работать, как все.

Юля молчит, она не сразу находит слова. Очень странный вопрос.

— Если нравится здесь, то конечно… У нас хорошо. Лично мне нравится.

— И мне тоже… Море рядом. Совхоз нельзя сказать чтобы отличный, но жить можно. Дом культуры, школа, библиотека… Между прочим, из-за моря…

Филипп хотел сказать, что из-за моря он здесь и остается, но вовремя спохватился — не совсем так. Разве только из-за моря? Хотя и оно играет большую роль.

— Директор недавно говорил, что на Чайкином мысу причал удлиняют. Вторую рыболовную бригаду создадут. А через полмесяца мотоботы пригонят из Морского. Так что твоему бате в конкуренты пойду, раз в свою бригаду не очень-то хочет брать.

Об этом уже был разговор с Юлей, и она знает, о чем Филипп говорит.

Отец Юли — Иван Иванович — бригадир у рыбаков. По характеру он неразговорчивый и даже угрюмый. Вытянуть из него фразу — событие. На то были свои причины, но Бакланов о них не ведал и потому, заводя однажды разговор о рыбацкой доле, о том, что и ему, Филиппу, видно, написано на роду «ловить сетями удачу», услышал в ответ короткое:

— Почему же на сухопутье служишь?

А Филипп возьми и ответь, что в сухопутных частях служба на год короче. Иван Иванович усмехнулся и бросил с иронией:

— Так, понятно…

Надо было слышать, как он это произнес. Повернулся и пошел по сходням на свой баркас. Прямой, гордый, шелестящий жесткой одеждой, в большущих, не по ноге, сапогах. Сапоги жикали один о другой, точно поддакивали хозяину: «так-так». И забыть бы о том разговоре, но ведь Иван Иванович — Юлькин отец. При нем Филипп испытывал непонятную робость. Когда ночью Юлю с танцев провожал, увидел у знакомых тополей огонек цигарки. Спросил: