Он-то готов, да оказалась не готова сама Полисть, утопилась, чтоб не мешать.
Порусь вздыхала: что теперь будет с Русом?
Гибель жены действительно сильно повлияла на Руса, до самой весны он почти не выходил из жилища. Только жил теперь у Вукола, день и ночь стуча рядом с ним по камням и шлифуя свои поделки. Молчаливый Вукол ни о чем не спрашивал князя, да и что говорить, все ясно. Русу не напоминали о Полисти, сам он тоже ничего не говорил. Но родовичам очень не хватало его задорного смеха, его любопытства, его уверенности в том, что все будет хорошо.
Не раз приходил к Вуколу Словен, садился рядом, подолгу молчал. Иногда и себе брал какое дело, но чаще просто сидел, уставившись на огонь очага.
И все же Вуколу надоело тяжелое молчание, день за днем висевшее в доме. Одно дело не болтать, когда работаешь, и совсем другое вот так – мрачно и безысходно. Искоса посмотрев на князей, каждый из которых елозил наконечником по шлифовальному камню, он вдруг спросил:
– Рус, ты умер?
– Чего?! – вскинул голову тот.
– Я спрашиваю: кто из вас утонул, Полисть или ты?
– Ты что, Вукол? – вытаращился на коваля Словен.
– А лучше б утонул! – тот вдруг швырнул в сторону незаконченный наконечник. – Чем сидеть вот так живым мертвецом день за днем!
Он встал, поворошил в очаге, снова сел напротив младшего князя.
– Рус, у меня женка и трое деток в огне погибли, ты должен помнить. Думал, с ума сойду и жизнь кончилась. А вот не кончилась она! До сих пор продолжается, и я для людей много полезного сделал.
Что-то в лице Руса изменилось, он словно очнулся ото сна, слушал Вукола уже чуть виновато. А тот продолжал:
– Рус, ты людям нужен! Все уж забыли, как князь смеется.
– Не могу я смеяться!
– А ты и не смейся, только не хорони себя вслед за Полистью, твой срок не пришел, князь.
Нельзя сказать, чтоб после того Рус стал веселее или принимал участие в общем разговоре, но людей не чурался. Поговорил с ним и Тимар:
– Чего ты боишься, Рус?
– Виню себя.
– В чем?
– Полисть не уберег.
– Дурное она сделала, очень дурное, но в чем твоя вина?
– Знаешь, почему сделала?
– Что деток у вас не было? Так ведь ты ее в том не виноватил?
– Нет, она сама себя.
– Старался сказать, что любишь и без деток?
– Говорил, да, видно, плохо, не верила, все ревновала.
Тимар долго молчал, потом вздохнул:
– Рус, всякое наше слово может кого-то обидеть, даже если мы о том не думаем. Не верю, что ты обдуманно когда-то Полисть укорил…
– Да не укорял я! Ни обдуманно, никак не корил! Наоборот, твердил, что люблю, что дорожу ею. А она ревновала без дела…
