Улыбка его померкла, он опять замкнулся.
— И они пришли?
Мигель затушил сигарету и тут же закурил другую.
— Мне было пятнадцать лет, и от меня все так же несло рыбой. На драгоценные песо, которые я отложил, долгими часами работая в доке, я купил себе билет на корриду с Хуаном Агиларом, моим кумиром, Правда, место было не очень хорошим, но это не имело значения. Когда я шел на трибуны, меня остановила прекрасная дама в большой — просто огромной — белой шляпе. Она сказала, что ее неожиданно вызвали по делам, и предложила мне свой билет.
— И что же это была за дама?
— Жена Хуана. Она дала мне билет в его ложу. Выйдя на арену, Хуан поднял голову и увидел, что я сижу на месте его жены. Он подошел ко мне и потребовал: «Уноси отсюда свою тощую вонючую задницу!» Я показал ему билет и объяснил, каким образом он у меня оказался. А потом сказал, что когда-нибудь стану самым знаменитым матадором из всех когда-либо живших на этом свете. Даже более знаменитым, чем он.
— Так и сказал?
— Представь себе. В общем, Хуан велел мне остаться после корриды. По каким-то одному ему ведомым причинам он взял меня с собой в турне и начал лично обучать искусству матадора.
Стефани внимательно слушала.
— А где сейчас мать Паломы?
— Она умерла. Погибла в автомобильной катастрофе по дороге в Севилью за год до кончины Хуана. Говорили, что после ее смерти он запил, но я никогда не видел его пьяным. Палома осталась совсем одна.
— И что с ней стало?
— На смертном одре Хуан попросил меня позаботиться о его дочери. И я обязан выполнить его просьбу.
«Еще бы, — подумала Стефани, — ведь это была воля умирающего!»
— После смерти Хуана ты хотел покончить с собой? Вот почему ты напился перед выступлением?
— Я убил Хуана и решил умереть сам. Я не мог смотреть в глаза разгневанных зрителей. Я не мог смотреть в глаза самому себе.
Они надолго замолчали. Стефани слушала ночные звуки. У них над головами по веткам порхала пташка. Легкий ветерок колыхал листву. Где-то на склоне холма мычали коровы, вдалеке лаяла собака. В разделяющем их пространстве плыл сигаретный дым.
— Как ты поступишь с Паломой? — спросила Стефани, чувствуя, что приближается к самому краю пропасти.
Мигель лишь глубоко вздохнул.
— Ты ее любишь? — Она долго не решалась задать этот вопрос, но вино придало ей смелости.
— Я уже говорил тебе на вилле, что я ее опекун. Палома мне как сестра. Она меня тоже не любит. У нее есть жених.
— И что же ты будешь делать? Обручишься с ней в угоду толпе?
