— Прими его душу, Господи! — вздохнула мадам Легэ, в затянутой черным бархатом комнате одна одинёшенька со слезами на глазах…
А вот это, пожалуй, вряд ли, мадам!
Не мешало бы тебе, Фернан, при жизни быть более осмотрительным. Душа, это тебе не вставная челюсть. Да, она тоже твоя и ничья больше. Только челюсть можно вынуть, почистить и вставить назад, а вот душа, она одна и на всю жизнь, её не поменяешь. Бывают, конечно, исключения, как то, с Иисусом из Назарета, ему удалось-таки через три дня после утери снова вернуть себе все жизненные блага. Но Фернан не Христос и… что сделано, то сделано.
Но, может быть Фернан сном праведника уснул? А почему бы и нет? Верно же то, что в последние годы память у него слегка ослабела — стерлись из неё, наилучшим образом подчистив совесть, если таковая вообще у него имелась, некоторые не столь уж и блистательные перипетии прежних лет.
Так что, не смотря на скрытую угрозу тайных недругов и некоторых проблем со здоровьем, совсем впрочем, незначительных, не было у него и малейшего повода, чтобы прервать неспешный ход жизни, со стороны все еще казавшейся полной удовольствий. В общем, чертовщина какая-то!
Первым предвестником тяги к своевременному им забвению чего бы то ни было, к тому же с весьма плачевными последствиями, стал неожиданный, всего за несколько недель до свадьбы, разрыв с Люсьен, с невестой. Бросила-то его она, неблагодарная… правда, долгое время не получая от него ни весточки…
В те времена призван был бедняга Фернан под знамена и, просто-напросто, позабыл известить о том Люсьен. Но подобное со всяким приключиться могло, разве ж не так? По возвращении нашел он у своей мамаши, Жоржет Легэ, в девичестве Навэ, годовалую девчушку… собственную дочь… на которой я чуть было и не женился.
Ну да, цветочки эти быстро подрастают… и столь же быстро попадают на цветочный рынок…
Чтобы не травмировать собственное чадо, ставшее новобранцем, мамаша Жоржет, не жалея себя самою, тщательно скрывала наличие вылупившегося у него приплода. Тем временем истинная мать, то бишь Люсьен, голубоглазая брюнетка с вполне, для своих двадцати лет, сформировавшимся характером, дочь свою преспокойненько оставила, объяснив это тем, что, дескать, вынуждена следовать за собственными родителями в Квебек, где в ту пору, похоже, было чем заняться и на что надеяться — несколько лет спустя Люсьен вышла замуж за Эмэ Санрегре, служащего квебекского похоронного бюро, ныне уже владеющего собственным подобным заведением неподалеку от Монреаля. Узнав об этом, Фернан, это он сам говорил потом, возненавидел дважды предавшую его Люсьен: сбежавшую, а затем и бросившуюся в объятия, пусть и находившегося на расстоянии в шесть тысяч миль, но, всё ж таки, конкурента.
