Я выскочил из машины, завернул за угол и помчался уже почти бегом.
Конечно, я не имел никакого желания столкнуться со стариком-индусом. Несколько раз я видел его сидящим за прилавком на первом этаже. Когда мы первый раз поехали к Очкарику, Бородач покупал у него сигареты. Он все время был какой-то полусонный и на меня даже не смотрел, я был для него просто пустым местом. Вот и теперь я подумал, если он там, за прилавком, я быстро промчусь мимо наверх, в нашу комнату. Он сообразить не успеет.
За прилавком никого не было, но я все равно быстро, как только мог, помчался по лестнице. Я никого не встретил, только по коридору, навстречу мне, в общую уборную прошел какой-то парень. На меня он тоже не смотрел.
Дверь в нашу комнату была приоткрыта, Бородач лежал, раскинувшись, разбросав в разные стороны руки и ноги, голый — только в трусах и майке. Он не храпел, но очень громко дышал. Я обратил внимание — за всю нашу поездку я не видел, чтобы он брился — теперь его лицо было покрыто черным налетом. Рядом валялось несколько бутылок и пахло от него так, как пахнет, наверное, когда мать натирает меня спиртом. Моя постель была скомкана — это Бородач искал меня, когда проснулся и пришел в себя.
Я расправил постель и лег. Спешить было некуда, я задремал. Сквозь дрему я слышал, как дверь скрипнула… Но мне было лень даже пошевелиться, даже открыть глаза и перевести взгляд… Вдруг я услышал сдавленный вопль. Я раскрыл глаза и через щель в отворенной двери увидел старика-индуса с вытращенными глазами и открытым ртом, откуда этот вопль доносился. И тут заорал я, да так заорал! Бородач вскочил, увидел меня и тоже заорал. Он бросился ко мне и стал обнимать, при этом он кричал:
— Мальчик мой, ты здесь! Ты здесь! — он чуть ли не плакал.
Поверьте, он не врал, он был действительно очень рад меня видеть. Скрипнуло за спиной — это старик-индус закрыл дверь и исчез.
Потом Бородач сказал, что мы переедем в другую гостиницу и стал собирать вещи. Мы собирали вещи, когда появились Миракл и ее отец, Очкарик. Очкарик и Бородач стали бурно общаться, при этом Очкарик все показывал ему мои ссадины — на лице и руках. Бородач опять сказал мне, что хочет перебраться в другую, он все нажимал — очень хорошую гостиницу — и еще побыть в Индии, но Очкарик требовал, чтобы он отправил меня домой. И я сам должен сказать, какие у меня желания, сказать Очкарику — хиэ (типа здесь) или хом (типа, хочу домой.)
— Хом, — сказал я не раздумывая.
