Меня разбудили шум над головой и голоса. Я посмотрел вверх — надо мной стояли какой-то незнакомый мужчина и Миракл. (Потом она сказала мне, что в тот момент у меня было выражение лица, как у затравленной собачонки, а я ей сказал, что просто приготовился кусаться. Она смеялась.) Мужчина протянул руки и вытащил меня. (Миракл рассказывала мне, что еле уговорила шофера такси сдвинуть тяжелые доски, он не хотел ввязываться в эту историю и собирался просто вызвать полицию.)
Сказать, что я выглядел не ахти, значит, ничего не сказать. Но Миракл была предусмотрительной. Она привезла чистую майку, наверное, кого-нибудь из братьев, и влажные салфетки. Когда она протирала меня салфетками, я все время вскрикивал — ведь я был весь в ссадинах. Потом мы сели в такси и тут обнаружилась новая проблема — мы не могли общаться. Миракл знала английский, но я-то его почти не знал. Когда Миракл что-то быстро говорила по-английски, я ничего не понимал. Мы могли объясняться только с помощью жестов и отдельных слов. Я понял, что Миракл хочет, чтобы мы поехали к ней домой, к ней и ее отцу Очкарику. А я хотел вернуться к Бородачу. И я, и Миракл видели, что он раскаивается, что он подговорил индуса увезти мое тело, потому что был пьяный, потому что по его словам — его «бес попутал». Ведь он мне завидовал. Я с самого начала знал, что он мне завидует. Но теперь он раскаивался и, наверное, очень переживал. Не знаю почему, но я ему верил. А может, я просто привязался к нему за время нашего путешествия? Не знаю… Короче, я хотел вернуться к Бородачу, а Миракл этого не хотела. Мы отчаянно жестикулировали и даже поссорились. Конечно, я слушаюсь мою мать, но она часто говорит — думай сам. Я же рассказывал — она даже в школу никогда не ходит. Поэтому, бывает, я и думаю сам и поступаю сам, и даже, когда поступаю неправильно, она меня особенно не ругает. Так что я все-таки привык к какой-то свободе. А тут раскомандовалась — даже не мать — какая-то девчонка. Старше меня только на пару лет. Я решил возвращаться к Бородачу и все тут. Я узнал место, за которым был поворот на улицу, на которой была наша жуткая гостиница и приоткрыл дверцу такси. Таксист остановил машину и стал дико орать на совершенно незнакомом мне языке. Миракл тоже обернулась — она сидела на переднем сидении — и стала быстро-быстро говорить что-то по-английски. В этот момент мне было только на руку, что я ее не понимаю.
— Не понимаю! — закричал я по-русски. — Не понимаю!
