Я протянул было руку, но… вспомнил, что на этот раз курево у меня есть.
— Есть у меня, спасибо.
— А ты моих попробуй, — настаивал Пашка. — Из жиганского портсигара!
Я взял сигарету из «жиганского портсигара», потом вытащил из кармана оставшиеся конфеты.
— Угощайтесь.
— Ого! Шоколадные, — уважительно произнес Пашка, причмокивая. — У-уу!
— Себе-то оставил? — спросил Журавлев, разглядывая обертку. — «А ну-ка, отними»… Хорошие конфеты.
— Да, хорошие, — сказал я, глядя, как проплывают в темноте огни города.
Когда на съеме сажали зэков в машины, сквозь решетку одной просунулись руки, и голос, срывающийся, закричал проходившему мимо Кучерову:
— Я тебе, мрразь, вот этими вот руками череп разломаю и мозги выскребать буду!
Начкар споткнулся и заспешил в кабину. Я обошел фургон с другой стороны, сжал в кармане пачку «Примы», которую получил при дележе, и ехал так долго. А когда показались огоньки зоны, вытащил помятую пачку.
— Санек, возьми.
— Зачем ты?.. Тебе и завтра, говоришь, на жилую.
— Есть у меня, возьми… Ну что еще?
Уезжали дембеля. Уехали Каюмов, Дягилев, Очиров… Один Морев бродил по батальону, изнывал — комбат грозился отпустить в новогоднюю ночь.
«Гражданские» с чемоданами в руках выходили из каптерки и шли по казарме, сверкая улыбками и как-то по-особенному смотря по сторонам: приглашая порадоваться вместе с ними и одновременно обводя глазами стены, койки, табуреты, шинели на вешалке… Одни весело кричали оставшимся: «Вешайтесь», другие кивали на прощанье, третьи летели, никого не замечая.
Я мыл лестницу, когда сержант Войтов, мой командир, спускался по ней с чемоданом.
— Ну что? — остановился надо мной. Я, подняв голову, смотрел на него снизу.
— Прощай… брат. — Рука его шевельнулась в кармане пушистой шинели, но у меня руки были мокрые — и рукопожатия не произошло. — Давай, счастливо оставаться.
И он, обойдя стоящее на ступеньке ведро, начал спускаться дальше. Я смотрел ему вслед, и с тряпки в руке текла на лестницу грязная вода.
Все эти дни мы, весенний призыв, или короче Май-83, ждали прибытия «осенников». Их ждали со дня на день, ждали с какой-то трепетной, подталкивающей время от времени радостью.
И вот они.
Только что с учебки. Вот они, стоят, не шелохнутся; напряженным таким строем застыли они на левом фланге. Сейчас их раскидают по взводам… Если в наш взвод попадет человек семь или хотя бы шесть, нет, лучше семь, то я стану во вторую шеренгу. Я займу нижнюю койку. Я больше не возьму тряпку, я…
