Все может быть. Верю. Знаю.
Легко вскарабкавшись наверх, я наполнил закатным воздухом легкие и заорал как подорванный. Полежал в стерне. Успокоился.
Вечером тусовались в Харьковской, варили «молоко». Ночью его, соответственно, пили. Легли на траву, подальше от обрыва, развели костер. Вперло всех очень достойно. Наташка Сладкоежка во все горло вопила, что она сползает с планеты Земля; лихорадочно пытаясь удержаться на ней, цеплялась за траву. В какой-то момент мне тоже показалось, что я начинаю сползать. Пришлось воткнуть в землю посох и держаться за него. Рома Муха полностью ушел в себя — не моргая, глядел на огонь и никак не реагировал на внешние раздражители. Костик Саратовский спал, Доброволец гнал. Неизвестно откуда взявшиеся панки тупо ржали. Обхватив посох, я зачем-то пытался сопротивляться кайфу и усилием воли пытался привести разбухший за сегодня мозг в порядок. Однако вскоре мне это надоело. Тем более что совсем рядышком со мной присел улыбающийся заяц средних размеров, и я переключил все внимание на него. Потом, аккуратно вытащив посох, я за этим зайцем принялся гоняться и, что удивительно, поймал его! К сожалению, заяц оказался пустым полиэтиленовым пакетом и, соответственно, абсолютно несъедобным.
Всю ночь я провел, как в горячечном бреду. Грезилось, что меня ведут по каким-то сырым катакомбам. Я хлопаю по карманам и обнаруживаю спички. Дрожащим пламенем освещаю свои вытянутые руки. Голова то и дело задевает низкий глиняный потолок. Заглядываю в небольшие клети, в кельи. Людей там нет, там нет ничего, какой-то хлам. Что-то не дает мне задерживаться на месте подолгу, тянет, тащит вперед. Я и не хочу здесь задерживаться, легким не хватает воздуха, кромешная тьма физически колет глаза. Невероятно холодно, зубы стучат, все тело при этом от ужаса покрыто испариной. В какой-то момент ноги перестают скользить — глина закончилась. Я явно вошел в какое-то большое помещение, наполненное какофонией звуков. По-прежнему не видно ни зги, ориентация в пространстве потеряна полностью. Сведенными пальцами пытаюсь зажечь огонь, но тщетно, серные головки мягко рассыпаются в руках. Отсырели, влажность все-таки слишком высока. В кармане джинсов что-то топорщится. Это я? Нет, это не я, это фонарик. Луч высвечивает разлапистое озерцо, уходящее под нависший кряж. Отовсюду капает, капли создают настоящую симфонию, хаотичную, но настолько чистую, что не сразу понимаешь, что обошлось без дирижера. Вода об воду, вода об камень, вода о металл... Стоп, откуда здесь металл?
