Надо что-то менять, застоялась обстановочка. Дни летят мимо, а я сижу тут, загораю, курю траву, пью «молоко», шатаюсь праздно. В Москву не хочется, делать там нечего, работы нет, времена смутные. Не буду думать об этом сегодня, подумаю об этом после дня рождения, благо он не за горами.
Вечером пили водку. Не люблю я се, гадость страшная, «молоко» куда вкуснее. Но опьянение приятное.
Утром проснулся — один! В гроте никого — тишина, никто не ноет, не скулит. Кайф! Поломал дров, натаскал воды, спокойно помылся. Сварил последний пакет перлового супа с крапивой. На запах, видимо, пришел Костик, покушали чинно. После обеда Костик улегся читать, а я принялся за уборку. Все собрал, разложил по карстовым полочкам, пол подмел, табак развесил сушиться. Красота!
Подумал о возможности сходить на пару дней на Челтер-Коба, но почти сразу же раздумал.
Днем с Костиком перетусовались в Харьковскую, где и сидели до вечера. Супа наварили, каши гороховой набодяжили, читали вслух. Ближе к вечеру нарисовались Юлька-археологичка с еще одной Юлькой-археологичкой, старой моей знакомой, я ее как-то весной в электричке в Москве встретил. Обрадовались, поболтали. Доброволец с Сережей отправились в Глубокий Яр на дербан за травой, а Муха уехал в Симф за «Детолактом». К вечеру парни не вернулись — зависли где-то, не иначе.
Юльки потащили нас к археологам на праздник, который наконец-то случился. К идейным врагам мы шли строго, но с тайной надеждой чем-нибудь поживиться. Праздник оказался весьма странным, похожим на мистифицированный детский утренник. Дебиловатого вида мужик, посвящая студентов в археологи, отчаянно пытался шутить, но не смешно было даже самим гробокопателям, не говоря уже о суровых нас.
Обнаружил, что кончается мангупский лимонник. Взял бутылек с водой и побрел на Сосновый. Нарвал два пучка, чудом не выгоревших на лютом солнце. Долго колебался, и все-таки пошел к нычке, с которой свалился десять дней назад. Сел, ноги свесил. Прислушался к себе, но никаких подсказок или намеков не услышал. Перекрестился и полез вниз. Недолгий спуск дался на этот раз легче, но сердце перестало выпрыгивать, только когда я устроился, поджав ноги, в пещерке.
Несколько часов пролетели, как двадцать минут. Почти закатившееся солнце светило прямо в лицо, воды не уменьшилось в бутылке ни на каплю, ни одна самокрутка не была выкурена. У меня было смутное ощущение, что я знаю всё. То есть не всё, конечно, но чувство увеличившегося объема памяти присутствовало точно. Я знал, что мне что-то показали, но не мог вспомнить подробностей. Знание это не давало мне ничего, кроме уверенности, желания жить, нужности какой-то. Не знаю, как все это здесь работает, но никогда больше не скажу о Мангупе и на Мангупе слов «не может быть» и «не верю».
