Тогда он справился с собой (а сделать это оказалось очень непросто), вернулась способность думать, говорить, даже улыбаться, но мысль о смерти оказалась похожей на герпес — однажды занесенная в человека, она уже не исчезала. Ее можно было притупить, спрятать — но только не уничтожить. Саше Третьяку предстояло жить с ней до конца дней...
Полошенко и Мартынко он не сказал об этом ни слова — те только заржали бы, как кони, им-то что — один сам любого загрызет за полтинник — придавит тушей и загрызет! — а другой вообще родился с резиновым гандоном вместо сердца, какой там страх смерти...
А вот он, Саша, оказался не готов... Ну что ж, будем носить еще один скелетик в шкафчике души, слава Боту, не первый, пока справляемся... Главное — чтобы никто не догадался... Но Пинчер должен был ответить за те липкие секунды. Причем не чем-то, а именно такими же эмоциями...
Неожиданное утреннее приглашение в Прокуратуру, конечно, напрягло Пинчерука, но особого ужаса не вызвало — новая волна «бесед» с бывшими «хозяевами страны» как раз катилась по столице, не принося никому особого вреда, а лишь вызывая недоумение припавшего к экранам электората — почему с этими ворами и сепаратистами «возятся»?! Почему они до сих пор не на нарах?!.
Нервничать он начал позже — когда его провели не в уже знакомый кабинет с портретом Президента и неуместно комфортной мебелью, а в тесную, ментовского вида, комнатушку. Там, втиснув могучее тело в узкую щель между стеной и сейфом, за обшарпанным столом сидел красноглазый, похожий на опера-садиста человек, молча кивнувший ему на стул напротив себя.
Вопросы красноглазого напрягли еще больше, чем общая атмосфера. Спрашивал он почему-то только о последней поездке в Россию, о знакомствах с криминальными авторитетами, как-то невзначай промелькнуло и слово «киллер»... Посреди разговора, доставая из ящика лист бумаги, вдруг положил на стол лязгнувшие наручники. И положил вроде бы не специально — просто мешали! — но на Пинчерука их вид оказал гипнотическое действие. Он просто онемел, тут же передумав начинать запланированные вариации на тему «...я народный депутат и не намерен...» Белой птицей надежды прилетела мысль позвонить Папе, но в ту же секунду камнем рухнула на казенный паркет: Витя вспомнил их последнюю встречу...
Пока он лихорадочно соображал, как себя вести, оперу позвонили. Тот пробурчал что-то вроде извинения, решительно поднялся, с отвратительным звуком отодвинув стол, больно ударив при этом Пинчерука по колену, и вышел.
