– Я не собралась вовремя, – ответила Камилла.
– Ты ужасная копуша, дорогая, – вздохнул Чарльз. – Но уж конечно, нужно было рассказать мне.
– Когда я вернулась в Англию, это как‑то выпало у меня из головы, – объяснила Камилла.
Она обняла Чарльза за шею и спросила:
– Ты на меня очень сердишься, мой маленький принц?
«Я – персонаж Шекспира», – подумал Чарльз и сказал:
– Позволь мне еще раз перечесть письмо, уже с полным осознанием того, что пером водил мой сын, а не какой‑то заполошный дурак, имевший умысел осмеять нас, заявив о фальшивом родстве.
Камилла поспешила прочь. Она терпеть не могла, когда на Чарльза нападал, как она это называла, выспренний стих. Плюхнувшись на ступеньки заднего крыльца, Камилла жадно закурила. Нет, она не то чтобы напрочь забыла о ребенке, которого родила в Цюрихе. Разумеется, Камилла помнила об этой истории. Просто она была из тех женщин, что не мусолят события, которые не в силах изменить. Какой смысл плакать в день рождения брошенного малыша? Иногда она вспоминала о мальчике и гадала, где он и как живет, но ее воображение неизменно рисовало сына счастливым и сильным, а его приемные родители, насколько знала Камилла, считались у себя в Руислипе далеко не последними людьми. Большего она и не стала доискиваться. В пансионате не одна Камилла «сбилась с пути», как это называли монашки в приюте. Но она меньше всех дергалась по этому поводу. Камилла просто не понимала, зачем люди грызут себя за те гнусности, что случаются в жизни.
Когда она вернулась в гостиную, Чарльз проговорил:
– Грэм хочет повидать нас.
– Правда? – переспросила Камилла без воодушевления.
– Мы должны его увидеть, дорогая, – сказал Чарльз, – Он наш сын, наш единственный ребенок. И он старше Уильяма, что делает его вторым по порядку наследником трона.
– Но бастарды не в счет, они не могут наследовать трон, – возразила Камилла.
– Эти древние законы выбросил на помойку Акт об упразднении монархии, – сказал Чарльз.
На лоскутном половичке, который принц Уэльский смастерил из старых кофт, в качестве основы использовав кусок мешковины, Фредди и Тоска, притворяясь спящими, внимательно слушали разговор хозяев.
– Мало нам было «Макбета», теперь началась мыльная опера, – проворчал Фредди.
В комнату, тяжко дыша, вошел Лео, только что пробежавшийся от Спайка.
– Чего смеетесь? – гавкнул он.
– Шутка только для породистых, – рыкнул Фредди.
– Ясно, – тявкнул Лео. Он никогда не оспаривал негласной установки, что он во всех отношениях ниже Фредди и Тоски. Лео всегда позволял им поесть первыми и уступал место ближе к огню.
