— Я люблю тебя, Джек, — прошептала Мег с закрытыми глазами. — И всегда любила.
Он погладил ее лоб. Только под его пальцами она вдруг поняла, что отчего-то хмурилась.
— Я хочу, чтобы ты улыбалась, когда говоришь о любви, — произнес Джек. — Хочу, чтобы любовь ко мне радовала тебя. Когда-то это было именно так, ты же знаешь. Когда-то я делал тебя счастливой.
«Я смог бы делать это опять. Только позволь», — хотелось добавить ему. Вместо этого он вымолвил:
— Я никогда не переставал любить тебя.
Слезы брызнули сквозь сжатые веки Мег и заструились по лицу. Он вытирал их кончиками пальцев.
— Не надо, Мег. Не плачь, любимая. Я не стою твоих слез.
Она рывком открыла глаза и ткнулась головой в его грудь.
— Не говори так. Я пролила по тебе потоки слез, мерзавец. Не смей говорить мне, будто ты их не стоишь!
Он издал лишь протяжный смущенный вздох. Они всматривались друг в друга при мягком свете ночника. Джек заглядывал в ее глаза, пытаясь проникнуть в сокровенные мысли.
— Прежде чем ты решишь что-то, — наконец произнес он, — забудь про деньги Пита. У тебя не было за душой ни гроша, когда я влюбился в тебя. Я мечтал о твоем возвращении с того дня, как ты…
— Я знаю, что тебе не нужны деньги Пита, — прервала его Мег. — Я знаю, что нужна тебе только для секса.
Его губы дрогнули, и он произнес:
— Так долго, пока мы будем в этом нуждаться. — Джек выключил ночник у изголовья, прижал к себе Мег и натянул одеяло.
— Хочешь? — спросил Джек, сунув Уинстону под нос сосиску на вилке.
Какое-то время адвокат пялил отекшие, налитые кровью глаза на предлагаемую сосиску, а потом отвернулся.
— Нет, — проскрежетал он, насилу ворочая языком. — Спасибо. — На него было жалко смотреть: серый цвет лица, спутанные волосы…
— Тогда яичницу, — не отступал Джек.
Уинстон откинулся на спинку стула и здоровой рукой отпихнул от себя тарелку. В горле у него забурлило, а над верхней губой проступили капельки пота. Казалось, что его сейчас вывернет наизнанку. Весь вчерашний день бедняга потягивал шотландское виски; Джек заранее знал, какая ожидает его расплата за такую дозу выпитого спиртного.
— Папа, у мистера Кента болит голова, — сказала Мари и макнула в яичницу-болтунью ломтик поджаренного хлеба.
— У вас и живот болит, мистер Кент? — спросила Нора.
— Невероятно, — буркнул адвокат.
— Вот — вы можете съесть мою овсянку, — Нора придвинула к бедняге полную чашку дымящейся клейкой каши. — Овсянка помогает, когда болит живот.
