– В таком случае, ты просто переродилась! Ты больше не мое дитя! Я отказываюсь от тебя!
– Но, в конце-то концов, папа, не можешь же ты ставить мне в вину, что я люблю мужа.
– Нет, я упрекаю тебя в том, что ты разлюбила отца!
– Это совершенно разные вещи!
– Вот именно: разные! Этого американца ты знаешь меньше двух лет, да? А меня? Ну, сколько лет мы с тобой знакомы? Неблагодарная! Ты подумала, что я могу умереть там, в Вероне, а тебя не будет рядом? И ты посмеешь явиться к Джакомини, Велакки, Бертольо и другим соседям и сказать: «Вы были у его одра – так расскажите мне, как умер мой папа»?
– Ну, я думаю, случись что-нибудь подобное, меня поставит в известность мама.
Тарчинини с искренним недоумением воззрился на дочь.
– Ты что ж, воображаешь, будто твоя мать меня переживет? – воскликнул он. – Мы умрем вместе, взявшись за руки! Так мы поклялись друг другу в день свадьбы.
Джульетта не знала, плакать ей или смеяться. Она вдруг поняла, как изменилась, пожив в Америке. Отцовские проклятия, мольбы и пророчества больше не производили никакого впечатления. Джульетта утратила удивительную способность взирать на мир сквозь прозрачную ткань театрального занавеса и придавать словам слишком большое значение. Но только встреча с отцом открыла ей глаза на эту перемену. Молодая женщина не знала, к добру это или к худу, но ей было ясно одно: ежедневные сцены удручающе действуют на нервы. Может, она и в самом деле неблагодарна? Так или иначе, Джульетта и не подумала возражать, когда Ромео, пригрозив в противном случае немедленно уехать, потребовал, чтобы дворецкого Анджело временно отпустили со службы и, раз уж парень говорит по-итальянски, приставили к его особе. По правде говоря, Тарчинини нужен был не столько переводчик, сколько конфидент. Узнав об этом, Лекоки долго ворчали, но не желая постоянно терпеть присутствие итальянца, все же согласились предоставить Анджело отпуск на время пребывания в их доме веронского комиссара. С тех пор они расставались лишь в минуты объяснений Ромео с дочерью. Тарчинини не мог обойтись без этих сцен. Его буйная натура требовала сильных чувств, хохота, слез, любви и отчаяния.
После каждой перепалки с дочерью Ромео звал Анджело, делился с ним огорчением и уверял, будто тот совершенно правильно не спешит жениться – таким образом, он не познает скорби отца, покинутого родным дитятей.
– И заметь, Анджело, – Ромео, как подобает герою трагедии, обращался к наперснику на «ты». – Я ничего не имею против зятя, кроме того, что он американец. Ты скажешь, я об этом знал еще до того, как отдал ему свою Джульетту? Верно, но он обещал вернуться с ней в Верону и поселиться у нас. Ma que! Не хочу больше о них думать! Отвези-ка меня лучше в гольф-клуб, Анджело! Там хоть можно подышать свободно – не то, что в этом похожем на могилу доме!
