— Так, все. Хватит. Поговорили, и хватит, — вдруг жестко произнесла Ася и отвернулась к окну. Помолчав немного, так же жестко и тихо, четко разделяя слова, проговорила: — Завтра ты пойдешь в институт и заберешь свое заявление. Объяснишь, что у тебя температура высокая была, когда его писал. И сам не понимал, что творил. А справку о болезни я тебе достану. А не пойдешь – пеняй на себя. Можешь в этом случае домой не возвращаться…
— Потому что тебе не нужен сын без высшего образования, да, мам? Тебе нужен сын только с дипломом, а с песенками и стишатами не нужен, да? Так я понимаю?
— Да. Правильно понимаешь.
Вовсе, вовсе она не собиралась его прогонять! Ну, а как еще можно было повлиять на строптивого и глупого ребенка? Только так – испугом. Страхом лишиться родительской любви. Всегда, всегда это на него безотказно действовало. Ничего, сейчас посидит в свой комнате, одумается и прибежит прощения просить за глупый свой поступок…Так всегда было… И не раз, и не два…
Пашка действительно резко развернулся и ушел в свою комнату, наглухо закрыв за собой дверь. Еще и заперся. Плюхнулся с размаху на свой крутящийся стул и, резко оттолкнувшись ногами, провернулся сердито в три оборота вокруг оси. А остановившись, посидел немного, низко и горестно опустив голову и разглядывая зажатый в руке мобильник, потом автоматически набрал знакомый номер и спросил в трубку тихо и деловито:
— Слушай, Серега, ты говорил вроде, что выехал из той съемной комнаты? Ага? А телефон хозяйки не выбросил случайно? Так, молодец… Ага, диктуй…Да ничего не случилось, чего ты! Просто мы с Маргошкой решили самостоятельную жизнь начать. Да есть, есть у меня деньги. И вперед заплатить есть… Возьму пока из тех , что на конкурс отложили… Ага, давай… Да я скоро! Сейчас вещи в рюкзак скину и приду. Вы там начинайте пока без меня. Давай, через полчаса буду…
Вытащив из шкафа старый огромный отцовский рюкзак и бросив его посреди комнаты, он первым делом положил на его дно несколько пухлых папок с написанными от руки и отпечатанными на принтере «текстами» - главное, как он считал, свое богатство и достояние. Не «стишата», а именно тексты. Тексты его песен, главный результат пусть пока юношеской и глупой, но своей, собственной жизни. Именно так он свою жизнь и чувствовал – будто сотканной из этих текстов, необходимых и радостно–мучительных, которые приходят откуда–то в голову сами по себе, без особого на то спросу…
