В этой части улицы — между Вилшир- и Олимпик-бульварами — размещалось много ювелирных магазинов. Не таких шикарных, как на Родео-драйв, и к тому же будто конспирирующихся. Витька задержался у одной из витрин.
— Я сюда вещь сдал… А, вот она… Еще не продалась. — Он показал на портсигар голубой эмали, с двуглавым орлом посередине из россыпи бриллиантов, и добавил: — Фаберже.
— Знаю я твои фаберже. Они в Бруклине изготавливаются, — засмеялась Вера.
Витька зарабатывал, продавая поддельные предметы русской старины. За что и заработал уже — условно, правда, — два года.
Третья волна эмиграции из СССР — впрочем, о любой эмиграции можно сказать то же самое — обогатила Америку не только танцорами и музыкантами, владельцами прачечных, колбасных лавок или такси. Золотых дел мастера родом из Киева и Одессы прославляли русского мужика, подковавшего блоху. За тайными дверьми мастерских «Ремонт ювелирных изделий» отливались, паялись подделки высшего качества, фигурирующие в каталогах «Сотбис», «Кристи».
С другой стороны витрины появилось носатое лицо хозяина магазина, улыбающегося, кивающего Виктору.
— Пошли. Ну его на хуй. Он почему-то думает, что я говорю по-польски.
— Грабануть бы одну из этих лавочек… Хотя я уверена, что ты, Витек, все их уже посетил. Следовательно, награбленное можно будет только переплавить и продавать как лом.
Витька дернул углом рта. Улыбнулся, как нашкодивший пацан. Он всегда так будет улыбаться.
— Ограбишь их, пожалуй. Тут такие системы сигнализации… И потом, валить надо сразу куда-то. Куда?
Они сели в новый — «Турбо-дизель 350» — «мерседес» Витьки. В ноздри ударил горячий воздух с запахом горящей резины от включенного кондиционера.
— Да, я забыла, что тебе нельзя выезжать из страны. — Его два года условно еще не прошли. — А можно было бы махнуть в Буэнос-Айрес. Поселиться там в итальянском квартале Бока. И среди разукрашенных домов, рождественских декораций, которые оставляют круглый год, танцевать под бандонеон танго. Там-тарам!
Витька засмеялся, она тоже. Танго и Виктор исключали друг друга.
Они остановились на перекрестке, на красный свет, и, не глядя на Веру, Витька положил руку ей на колено.
— Слушай, поедем куда-нибудь поближе. Отдохнем. В отель.
— У тебя наверняка уже и номер зарезервирован.
Он опять дернул углом рта. Ничего, правда, не сказал. Они уже были на углу Беверли и Дохини, там, где стояла коробка «Ромады-инн». И уже штопором, по спирали, въезжали на четвертый уровень паркинга, бетонно-холодного, как морг. Выйдя из машины и идя к лифту, он взял ее за руку. Его рука была липкой и бэби-мягкой.
