Тонкие губы вдовы побелели. Or волнения она еле могла говорить.
— Но, господин Петров, вы не так уж одиноки… все у вас есть… все в порядке…
— Не все, — холодно возразил жилец.
— Значит, значит… вы заведете себе собаку? А я… разве я о вас не забочусь?
— Заботитесь, конечно. Но при чем тут собака? Ей обо мне заботиться незачем. Наоборот, это я буду заботиться о собаке. Ведь я же буду ее любить.
— Любить собаку! Собаку любить! — воскликнула вдова и, всплеснув руками, неожиданно расхохоталась. Потом, не попрощавшись, повернулась к жильцу спиной и торопливо шмыгнула в кухню.
Она была потрясена. Выходит, господин Петров ни капельки не ценит ни забот, ни внимания, которыми она окружала его целых семь лет. Только сейчас ей стало ясно, что этот человек занят исключительно собой и абсолютно к ней безразличен. Ее преданность он мог променять на какую-то собаку! Эта мысль, которая еще вчера ей и в голову не могла прийти, сразила вдову. В мгновение ока она оказалась отвергнутой, никому не нужной и, поняв это, впервые за много лет заплакала от жалости к самой себе.
Вечером она не могла даже есть. Долго всхлипывала, сидя на кровати, а когда наконец разделась и легла, принялась стонать и охать. Ей казалось, что ее ограбили — словно бы воры унесли все, что столько лет было ее собственностью. Она попыталась возместить потерю, вспоминая о муже, но этот бледный образ не мог заполнить растущую в душе пустоту. Незаметно ее мысли обратились к квартиранту и, словно выпущенный на волю конь, устремились в соседнюю комнату, где сейчас он наверняка преспокойно читал свой журнал.
Из-за стены было слышно, как покашливает жилец, отчего вдова вновь чувствовала его близким и невольно представляла себе его худое лицо, седые виски, видела костлявые пальцы, перелистывающие страницы, руку, прикрывающую рот…
Когда щелкнул выключатель и жилец наконец улегся, вдова затаила дыхание. Залает собака или нет? Сейчас она желала этого всей душой. Пусть господин Петров убедится, что проклятая тварь не заслуживает никакого внимания. Но кроме тиканья старого будильника и привычных городских шумов ничего не было слышно.
Она встала и вышла на балкон.
Собака белела в темном каменном провале двора, откуда несло теплом и запахом прели.
Стражница достала из ведерка кусок угля и швырнула его вниз. Сеттер вскочил и громко залаял. Вдова обмерла.
Лай словно бы ударил прямо в ее лихорадочно забившееся сердце. С этой минуты она воспылала к животному неукротимой ненавистью.
