«Эх, к чему это все, коль люди не хотят чтить праздники? — рассуждал Гаржев, но мысль тут же ускользала куда-то и еще долго перескакивала с одного на другое.
Неожиданно он вспомнил, что послезавтра ему снова на службу. Это его успокоило.
«Скорей бы уж и завтрашний день прошел», — подумал он и представил себе длинную неприглядную комнату, заваленные бумагами столы своих коллег. Перед глазами возник подъезд присутственного здания, коридор, лифт. Он ощутил знакомый запах бумаги и батарей парового отопления, у него отлегло от сердца, и он успокоенно вздохнул. Сон смежил веки… Лифт заключил его в свою клетку и начал медленно поднимать вверх… Выше… выше… выше…
Ревность
© Перевод Л. Лихачевой
1
По-настоящему ее звали Стефана Новокиришка, но все в кооперативном доме называли ее Стражницей[12] за добровольно взятую на себя обязанность сторожа и блюстителя порядка. Она следила за чистотой лестниц, тишиной и поведением жильцов и вела постоянную борьбу со служанками. Не было дня, чтобы она с ними не поскандалила.
В ее ссохшейся головке прочно угнездилась мысль, что раз дом выстроен на месте принадлежавшего ей домика, то и распоряжаться в нем она имеет полное право. Уверенная, что без ее бдительности в доме настанет столпотворение и вообще никакой жизни не будет, Стражница испытывала безграничную ненависть ко всем жильцам и чуть ли не считала их своими квартирантами.
Семьи у нее не было. Стражница занимала выходящую на север темную в два этажа квартиру. Оттуда, с высоты третьего этажа, был виден как на ладони узкий дворик соседнего дома. Свои комнаты Стражница сдавала чиновникам, а сама устроилась в кухне, заставленной старинной мебелью и насквозь пропитанной запахами пыли, нафталина и кухонного чада. Эти напоминающие о прошлом запахи перешли из старого дома вместе с хозяйкой. Над громадной, словно речной плот, кроватью, занимавшей половину кухни, висели семейные фотографии: громадная шляпа жены почти заслоняла тщедушного робкого человечка — мужа. Сюда же, в кухню, вдова втиснула множество всяческой, давно уже ненужной домашней дребедени, скопленной за двадцать лет семейной жизни.
Летом она обычно сидела на железном балкончике, куда выносила печку с очередным варевом, и вязала вечную шерстяную фуфайку. Считая петли, она шевелила губами, выставляя три крупных, желтых, как у старой лошади, зуба. Зимой Стражница занимала свой пост у окна, и снизу можно было видеть, как ее седая голова торчит за запотевшими стеклами.
