— Зелёнка! Лекарство такое, — ответил тот равнодушно, будто ему никакого дела до этих клякс не было. Видно, не из-за них он ревел.
— А ты больной разве?
— Я не больной. Это Мишка больной.
— Какой Мишка? Щука длинноногая?
— Да нет! — возмущённо замахал руками мальчишка. — Мишка. Товарищ мой. Друг, в общем. Он больной. Я пришёл к нему до школы, а он лежит на кровати весь зелёный. Вот такой, — мальчишка показал на своё лицо. — Ему доктор зелёнку выписал. А он расстроился. Я говорю: «Ты же не девчонка! Это они из-за своей красоты расстраиваются, а ты чего?» А он говорит: «Хорошо тебе, ты не зелёный, а был бы, как я, узнал бы». Сам такой грустный стал, отвернулся к стенке и молчит. Я говорю: «Пожалуйста, хочешь, я тоже зелёный стану, тебе будет веселей?» А он повернулся и говорит: «Конечно, вдвоём веселей». Я и намазался.
— А он что?
— Улыбается теперь. Весёлый лежит. Посмотрим друг на друга и расхохочемся. А доктор говорит, когда человек смеётся, то быстрей поправляется, а когда плачет, то долго болеет.
— Здорово ты придумал, как товарища быстрей вылечить.
— Конечно, здорово. В школу пришёл, там тоже хохочут, а Нина Иванна чуть из класса не выставила. Безобразие, говорит.
— А ты бы ей объяснил.
— Я объяснил. Тогда она говорит: «Значит, ты из солидарности намазался? Раз из солидарности, можно простить, только садись на первую парту к Щукину, а то все ребята на тебя оглядываются». Я на задней парте сижу. У меня, знаешь, какое зрение? Никто не видит, а я вижу. Я бы и дальше мог сидеть, но дальше стенка. Ни у кого нет таких глаз!
— Опять хвалишься?
Мальчишка замолчал.
— А к какому Щукину на первую парту? К тому самому?
— К тому, — и мальчишка вздохнул. — Если бы Мишка был здоровый, мы бы Щуку живо скрутили. А я Мишке даже не расскажу про это, а то он опять грустный станет. Ну, ничего, я один тоже Щуку скручу.
И мальчишка замер, смолк. Сидит и не шевелится, словно каменный, и смотрит на репейник, который около забора примостился. Только, так смотрит, будто не видит ни репейника, ни забора — ничего.
— Ты что? — тронул его Лёвка.
А он не поворачивается к нему, будто Лёвка его и не трогал, смотрит и смотрит на репейник, а сам не видит его.
— Ты из-за Щуки плакал, да?
Мальчишка замотал головой.
— Не-ет. Щука говорит: «Погоди, убью!» Ну и пускай убивает, что мне, жалко, что ли? Буду я из-за этого плакать!
— А из-за чего?
Зелёные кляксы вдруг зашевелились, глаза быстро-быстро заморгали, и мальчишка резко повернулся носом к брёвнам.
