К концу обеда дедушка слегка совеет и даже начинает дремать. Но вот пирожное съедено, стулья с шумом отодвигаются. Дедушка, выполнивши обряд послеобеденного целованья (матушка и все дети подходят к его руке), отправляется в свою комнату и укладывается на отдых.
Покуда старик спит, матушка ни на минуту не остается бездеятельною. Она усаживается с Настасьей в гостиную (поближе к дедушкиной комнате) и ведет с ней оживленную беседу, котороя доходит и до нашего слуха.
— Сказывай, сударка, как это вы надумали к нам ехать? — предлагает вопрос матушка.
— Я упросила; ему бы ни в жизнь в голову не пришло. Который, говорю, год вас ждут, а вы все не едете.
— Ну, спасибо, спасибо тебе, голубка!
— Только Григорий Павлыч очень уж рассердился, как узнал! Приехал из подмосковной, кричит: «Не смейте к Затрапезным ездить! запрещаю!» Даже подсвечником замахнулся; еще немного — и лоб старику раскроил бы!
— Это отцу-то родному! Что ж папенька?
— Ничего. «Ну, убей меня! — говорит, — убей».
— Ишь ведь родительское-то сердце! сын на убивство идет, а старичок тихо да кротко: «Ну, что ж, убей меня! убей». От сына и муку и поруганье — все принять готов!
— Мы от страху ни живы ни мертвы стоим, а он-то куражится, он-то куражится! «Я, говорит, это Анютке припомню!» Уж ругал он, ругал вас, сударыня, то есть самыми расскверными словами ругал!
— Ну, брань на вороту не виснет, лишь бы…
Матушка, однако ж, задумывается на минуту. Брань брата, действительно, не очень ее трогает, но угроз его она боится. Увы! несмотря на теперешнюю победу, ее ни на минуту не покидает мысль, что, как бы она ни старалась и какое бы расположение ни выказывал ей отец, все усилия ее окажутся тщетными, все победы мнимыми, и стариково сокровище неминуемо перейдет к непочтительному, но дорогому сыну.
— И как только он уехал, сейчас же Павел Борисыч сели письмо к вам писать…
— Спасибо тебе! спасибо! Ну, а насчет того…
Матушка боится произнести слово «завещание», но Настасья угадывает его.
— Это насчет завещанья, что ли? — говорит она, — уж и не знаю… Призывали они Клюквина в тот вечер, как у них с Григорьем Павлычем перепалка была, и шептались с ним в кабинете…
— Ну?
— Должно быть, про завещанье.
— Ах, кабы!
— А вы бы, сударыня, их попросили!
— Ах, что ты! Да он меня так турнет, так турнет! Вот кабы ты…
— И то заговаривала, да сама не рада была. Чуть из дома не выгнал.
— Ах, папенька, папенька! всем-то он хорош, только вот…
— А вы, сударыня, не очень себя тревожьте! Бог милостив, вдруг вздумает, возьмет да и напишет. Да неужто ж без завещания вам ничего не достанется? Не бессудная, чай, земля?
