Отец сидел за столом и выглядел недовольным, как всегда. Куан Мэн решил держаться поосторожней и не раздражать старика. Младшие члены семейства с шумом разбирали еду и жевали, не переставая болтать. Куан Мэн низко склонил голову над мисочкой и, помогая себе палочками, начал быстро есть. Надо поскорей выметаться из дому, думал он. Посматривая украдкой на отца, он видел, что тот едва сдерживает раздражение.
— Твои дети едят как свиньи! — сорвался вдруг отец на мать. — Неужели нельзя научить их прилично вести себя за столом?
Нельзя ли одно маленькое уточнение? — думал Куан Мэн. Не как свиньи, а как поросята. Твой собственный помет в твоем свинарнике.
— А на этого посмотри! — Теперь отец повернулся к Куан Мэну. — Голову над миской не подымет, будто он тут один, а мы все не существуем. Если ты даешь матери сто двадцать в месяц на хозяйство, так ты решил, что тебе уже не обязательно разговаривать с нами за столом?!
Повторялась старая история, и Куан Мэн решил не связываться. Лучше отмолчаться. Как ураган — как бы ни бушевал, все равно стихнет сам по себе. Противиться бесполезно. Он взглянул на мать — маленькая, сухонькая женщина с редкими седыми волосами. Она тоже научилась не противиться. Могло это передаться мне через ее хромосомы? Она ведь стойкий солдатик, отважная женщина, которая никогда не сдается. Почувствовать, что ты сдался, — значит умереть, все равно что умереть, все равно что стать одним из тех — в Вудбриджской психушке. Сдавать позиции можно, все так делают — сдают понемножку свои позиции, но совсем сдаваться нельзя.
Куан Мэн иногда говорил о себе — я герой, сдавший позиции. Никто не понимал, к чему он это говорит. Никто ни разу не понял.
— Ты думаешь, ты всех осчастливил своими ста двадцатью? А знаешь, сколько денег уходит на семью? Сто двадцать долларов?
— Он же совсем недавно начал зарабатывать, — заступилась мать. — И получает пока немного. Молодой еще, ему самому сейчас нужны деньги. Пойти куда-нибудь с товарищами…
— А как же! Я тоже был молодым, но я на себя деньги не тратил. Никакого баловства себе не позволял. Вырастили молодежь — только о себе и думают, а мы им вечно потакать должны!
На счастье, младшие кончили есть и улизнули из-за стола.
— Семья… Никто уже не ждет, чтоб сначала старшие из-за стола встали, — сердито и грустно пробурчал отец.
Он вынул зубочистку из пластмассового стаканчика в форме миниатюрной греческой колонны и пошел, ковыряя в зубах, на балкон. Мать сняла стеганую покрышку с чайника, налила горячий чай и понесла чашечку отцу. Наступившая тишина наполнилась раньше неслышным вечерним гудом многоквартирного дома. Куан Мэн взял со стола дымящуюся чашечку чаю и прошел к себе.
