Пестряков пошарил рукой по плите тротуара, нащупал одну, две гильзы, а сколько их и где валяются еще — все равно не вызнать…
Он снова отбежал в сторону. Хоть бы какая-нибудь калитка, пролом, ворота, дверь, подворотня!
Но не было конца-краю высоченному забору.
Конечно, Тимошу такой забор не смутил бы, он лазит по-кошачьи.
Новая очередь, пущенная часовым, прошла над самой головой.
«Чуть-чуть меня пули не подстригли».
И он впервые за последние дни с пронзительным сожалением вспомнил о своей старой каске, которую выбросил за непригодностью тогда, возле танка.
В любую минуту могла загореться ракета, которая и осветила бы во всех подробностях и деталях расстрел Пестрякова.
Он пошарил по кирпичной стене. Плющ? Дикий виноград? Хмель? Вот их сколько под рукой — стеблей, веток; иные толщиной с патрон, не меньше.
Немцы сажают плющ со двора, он закидывает свой зеленый подол на улицу и свисает вдоль забора. Значит, за плющ можно хвататься руками? Была не была!
Пестряков уцепился за стебли и подтянулся на руках.
Еще, еще, еще усилие!
Он уже лег животом на двусторонне покатую кромку забора, как небо вдруг начало катастрофически светлеть.
Ракета!
Пестряков неуклюже перевалился туловищем через забор, свесил ноги по другую его сторону и приготовился спрыгнуть, но в этот момент кто-то с нечеловеческой силой ударил его в плечо, выбил из руки автомат.
Пестряков грохнулся с забора на какой-то колючий кустарник.
Хотел подобрать автомат, но это удалось с большим трудом: левая рука не слушалась.
Ощупал плечо. Пальцы и ладонь его стали липкими — кровь.
26
Он подобрал автомат и при свете ракеты увидел, что приклад расщеплен. Но это было бы полбеды. Дернул затвор — ни туда ни сюда! Пули ударили в крышку ствольной коробки и что-то там накорежили…
А ведь в автомате еще оставался не то один, не то два патрона!
Бросать автомат, хотя отныне и бесполезный, не хотелось, и Пестряков побежал с оружием, но безоружный по саду.
За забором не прекращалась стрельба. И сейчас уже не со злобой, но с неожиданной симпатией думал Пестряков о владельцах сада, которые сложили такой высоченный забор, спасибо — не пожалели кирпича и не оставили щелок.
Часовой не решился влезать при свете ракеты на забор. Он ведь не знал, что тот, кого преследует, уже не может, как минуту- другую назад, встретить его огнем.
Сейчас, когда рука слушалась плохо, а пальцы слиплись от крови, стекавшей по намокшему рукаву, Пестрякову стало еще труднее воевать с оградами и заборами, которые то и дело преграждали путь.
