Черемных взял флягу, облокотился, морщась от боли, и осторожно, боясь пролить каплю, отпил из фляги два глотка. Он старался делать такие глотки, чтобы не показаться жадным.
— Оно? — Пестряков сгорал от нетерпения.
Черемных кивнул, но мог бы этого и не делать — воспаленные глаза его засветились горячим блеском, по лицу, заросшему черной щетиной, разлилось блаженство.
Затем пришла очередь пригубить флягу Пестрякову, и тот тоже сделал два умеренных, осторожных глотка.
— Высшего сорта шнапс, — крякнул Пестряков. — Неразбавленный.
Он плеснул самую толику шнапса на табуретку, поднес плошку, лужица жадно взялась синим пламенем и быстро испарилась.
— Градусов под шестьдесят, — определил Пестряков. — Такой шнапс и на перевязку сгодится. Для наружного употребления… Окончилась твоя диета, а точнее сказать, пост… Закусим, что ли, поскольку у нас сегодня банкет?
Пестряков величественно протянул Черемных пачку галет.
Сам он сгрыз одну галету. В еде, поскольку Пестряков опустошал кладовку, а Черемных в то время лежал натощак, никакого равноправия быть не могло.
Вытащили из пачки по сигарете. И когда Пестряков подносил плошку, а Черемных прикуривал, у обоих дрожали руки.
Оба жадно затянулись, и Пестряков подумал: «Эх, сейчас бы не такую вот сигаретку выкурить, а серьезную самокрутку, да чтобы тютюн был черниговский, а если самосад, то самый что ни на есть сердитый».
Но и сигаретка, рассчитанная, по давнему убеждению Пестрякова, на слабонервных рахитиков, у которых кишка тонка, оказалась бесконечно желанной, вкусной.
Огонек быстро подобрался к коричневым ногтям Пестрякова. Он сделал еще одну жадную затяжку, обжигая при этом не только кончики пальцев — губы, и лишь после того выбросил окурок.
Наверное, сказалось давнишнее недоедание, оба опьянели от шнапса, от сигарет…
Черемных кивнул с молчаливой признательностью. Голова его тонула в уютной пилотке, по всему телу разливалось невыразимое живое тепло.
А главное, он снова чувствовал свои ноги — вот она, правая, а вот — левая. После перевязки, которую сделал Пестряков, после того как он промыл раны шнапсом, и боль как будто утихла.
— Не зря тут коптимся, — подумал Черемных вслух. — Самое важное — донесение отправили. Правильно?
Пестряков только прокряхтел.
Не дождавшись отклика, Черемных добавил:
— Вот, наверно, в штабе обрадовались! Когда лейтенант наши разведданные доставил!
Снова молчание.
Пестряков спит? Черемных прислушался — донеслось неровное дыхание.
