В конце концов, доктору повезло разыскать человека, который не только его вспомнил, но и занимал высокое положение в киевском правительстве. Им оказался заместитель министра здравоохранения Киевской Руси, товарищ доктора еще со студенческой скамьи Вадим Петрович Янчук.
На следующий день доктор Блюмкин купил билет на сверхзвуковой поезд пневмоподземки. Стометровый состав скользил по ребристым кишкам, словно реактивный глист, уже через два часа доктор был в Киеве, и впервые за долгие годы ступил на родную землю.
Аркадий Эммануилович удивился тому, что знакомые улицы и особая русско-украинская речь одновременно и не тронули его сердца ностальгией, и не поразили переменами. Вероятно, в этом виновато телевидение, показывающее Киев чаще, чем он успевает хоть капельку измениться. А ведь и за весь двадцатый век со всеми его войнами и режимами город не изменился так сильно, как за последние три десятилетия. Теперь это была грандиозная столица Федеративной России или, как ее прозвали, Киевской Руси, где помимо украинцев и белорусов проживает и шестьдесят процентов всех русских.
– Дяденька, дай десять рублей. Я тебе шо хошь сделаю, – сказала доктору нищая бабушка в изъеденном молью пальто, когда тот, спеша, подходил к гостинице «Украина». Доктор сунул услужливой бабушке гривну и нырнул в переход.
* * *
Сходу пролетев через стеклянные двери парадного, Аркадий Эммануилович получил мощный удар по спине, как ему показалось, веслом. Пролетев метра два, он шмякнулся на чистый, отражающий люстры мраморный пол. Саквояж доктора прокатился еще метров пять по скользкому полу, пока его чинно не придавил ногой усатый лакей в турецкой феске.
Весло оказалось десницей автошвейцара, которому не понравился влетевший с такой решительностью пан. Убедившись в сохранности своих дорогих очков, доктор вскочил и вновь попытался ринуться напролом. Но автошвейцар выстрелил сетью, гость столицы, запутавшись, исполнил кувырок и, скрюченный как креветка, вновь оказался на полу.
Тут к нему подбежали еще два толстых, похожих на Тараса Бульбу, лакея и принялись живо пинать его по почкам. Потешившись на славу и убедившись, что гость еще дышит, дородные «казаки» отряхнули ладошки и, переведя дыхание, сказали доктору:
– Вы, панэ, нэ во гнив будь сказано, докумэнтыкы-то предъявите.
– Чим же я, люди добри, виновен пэрэд вамы? – припоминая украинский, принялся объясняться опутанный сетью доктор. – За що знущаетэсь, хлопцы? За що мэнэ кривдыте так?
