Теперь, однако, он оказался отнюдь не страховым агентом. Гусько лично принялся за допросы мусорщиков и даже пытал Ванечку в подвале светом. Ванечка ему, естественно, ни в чем не признался, так как ничего, собственно, и не знал. Но держался он геройски – то орал как резаный, то проклинал врагов России, то, ослепленный лампой, плевался наугад.
Гусько сменил модные брюки на бриджи и гетры, а дипломат – на тоненькую указку, которой он показывал, как лучше писать признания, и бил Даню по пальцам за грамматические ошибки.
– Говори, сука! Какой марки сталь на новых танках «Максим»?!
– Я не знаю, – хныкал Данечка, дуя на отбитые тонкие белые пальцы.
– Я последний раз спрашиваю, какой марки?!
– Родиной клянусь, не знаю!
– На! На! На тебе!
– Ох! Ай! Уй!..
– Вспомнил, сука?
– Да. Кажется, вспомнил. Марка стали, э-э… семьсот сорок пять.
– Ответ неправильный! На тебе! На тебе! На!!!
– Ы-ы-ы…
– Вспомнил?!
– Мамой клянусь, забыл.
– А голову ты свою дома не забыл? Я тебя, сука, спрашиваю, через что пишется по-русски «жи-ши»?
– Ы-ы-ы…
– Ответ неправильный!!!
Машеньку Гусько почему-то не изнасиловал. Очевидно, был добропорядочным семьянином. Как бы там ни было, он произвел на друзей неизгладимое впечатление. А главное, они как-то выросли духовно, стали внутренне сильнее и, кажется, даже чище. Свободолюбивый русский дух открыл в них второе дыхание и помог в унижениях и страданиях по-новому, бля, посмотреть на всю свою предыдущую жизнь.
