Мои же дела требовали, чтобы я проинтервьюировал его жену. Я проник в дом, беспрепятственно прошел мимо консьержки и сел в лифт. В кабине на меня пахнуло хорошо знакомыми духами.
Я приготовил конверт со своей визитной карточкой, на которой нацарапал несколько слов. И вручил его молоденькой служанке, ответившей на мой звонок. А так как должен был вроде бы быть ответ, она позволила мне дожидаться его в прихожей, а сама тем временем пошла передать мое послание кому следует. Вернувшись, она пригласила меня в соседнюю комнату – со вкусом обставленную гостиную, где и оставила в обществе благоухающей духами женщины, которая стояла возле изысканного столика на тонких, витых и резных ножках.
Ей было немногим больше тридцати, года на четыре или на пять. Очень моложавая с виду и наверняка спортивная. Волосы довольно короткие, теплого красновато-коричневого оттенка, крашеные. Изящный ротик и трогательной голубизны глаза подчеркивали красоту хорошо очерченного лица, и слегка серьезное выражение ничуть его не портило. На ней было элегантное шерстяное платье с косым вырезом – настоящее чудо искусства. Платье, отличавшееся удивительной простотой, которая не имеет цены и является секретом великих парижских модельеров. Она держала мою визитную карточку в своих длинных, тонких пальцах с красным лаком на ногтях; нервно теребила ее и казалась обеспокоенной. Она не знала, с чего начать разговор, и, возможно, ожидала, что его начну я. Ну что ж, если это может доставить ей удовольствие…
Я снял шляпу и с улыбкой внезапно произнес:
– Добрый день, мадам Демесси.
Для нее это был страшный удар. Она пошатнулась, словно и ее в свою очередь порядком долбанули; упав в ближайшее кресло и уронив мою визитную карточку, плавно приземлившуюся на ковер, она закрыла лицо руками.
– Боже мой! – простонала она.– Чем все это кончится?
Слова звучали глухо, но легкий иностранный акцент, который, видимо, усиливало волнение, можно было уловить.
– Мне главным образом хотелось бы знать, как все это началось,– сказал я, подойдя к ней поближе.
Наклонившись, я поднял свою визитную карточку и положил в карман. Затем, схватив молодую женщину за руки, заставил ее взглянуть на меня. В ее голубых глазах отражалась самая настоящая паника.
– Вы не помните меня, Ванда? спросил я. – Вот видите? Я и имя ваше вспомнил. Ванда! Вы по-прежнему неотразимы. Я понимаю, вас трудно забыть. Однако «забыть» фигурировало в контракте. Это было одно из основных условий. Вы не припоминаете меня? Бюрма. Нестор Бюрма, частный сыщик и сводник. Я был у вас свидетелем при заключении брачного контракта. Правда, я был свидетелем со стороны вашего мимолетного мужа, и речь шла всего лишь о пустой формальности, без всякой особой церемонии, да и было это ох как давно. Лет десять или двенадцать назад, а? В ту пору я был кем-то вроде профессионального свидетеля. Меня то и дело видели в парижских мэриях. Раз в две недели я обязательно представал перед господином мэром в сопровождении какого-нибудь неженатого бродяги, подобранного на набережных, подобранного и отобранного моими стараниями по заказу специализированного учреждения, с тем чтобы дать ему возможность вступить в эфемерный союз, ну а потом приходилось, конечно, наблюдать, как он спокойно пропивает свои быстро заработанные деньги либо выбирается из нужды с помощью этого небольшого капитала. Но в любом случае нельзя было позволять ему тешить себя рождественскими сказками и досаждать иностранке, которой он дал свое имя, а вместе с ним и французское гражданство – посредством фиктивного брака. Видите, Ванда, я знаю, о чем говорю, так что ошибки тут быть не может.
