Наша взаимная неприязнь начинается уже с того, как я набираю номер, еврейская телефонистка на другой стороне фронта поднимает трубку и говорит:
……
Она ничего не говорит, она просто поднимает трубку. Она одаривает меня благоговейной, вечной тишиной. В лучшем случае можно расслышать лишь далекий, словно из другой галактики, тонкий голос Шломо Гринспена, который отчаянно взывает к транспортной фирме, ради Б-га выслать в этот раз счет по новому адресу, а не как прошлой осенью…
— Алло! — кричу я в трубку. — Алло!
Еврейская телефонистка меня слышит, но она слушает Гринспена, неумолимо держа меня в постоянной готовности. Где-то в глубине души она надеется, что я звоню с улицы и скоро повешу трубку. Но я, однако, звоню из дома, где у меня есть условная свобода передвижения, и покинув благоговейную тишину, я иду на кухню, делаю бутерброд с сыром и помидором и возвращаюсь к аппарату вооруженным для длительной осады.
— Алло, — кричу я во всю глотку, — алло!
Совершенно не исключено, что она все же ответит. В конце концов, по сути своей злость телефонистки направлена не персонально против меня, а против всего враждебного окружающего мира, коварно пытающегося тысячами влезть в ее коммутатор. Персональным конфликт станет, когда она подаст позывной:
— Это 72-95-56, слушаю.
Она не дает ни имени, ни адреса, поскольку они строго засекречены и известны лишь немногим посвященным. В жизни существует много имен, но только не у телефонисток. У телефонисток может быть только один лишь номер, и ничего больше.
— Алло, — говорю я, — могу я поговорить с г-ном Церковицем?
— С кем?
Я неуверенно смотрю на свои записки. Нет-нет, это совершенно точное имя.
— С Цер… Церко… вицем…
— Соединяю.
Звучат обнадеживающе-радостные электронные попискивания различных кнопок и клавиш, чтобы установить беспроволочное соединение. И благоговейная тишина. Мир вечного молчания раскрывается передо мной в своем божественном великолепии. Может быть, в нем и есть немного Церковица, а может и нет. Об этом невозможно рассказать. Это можно только представить. Я встаю на колени у телефона и напеваю марши времен Войны за независимость. Наверное, так должны себя чувствовать на обратной стороне Луны космонавты, полностью отрезанные от остального человечества.
— Алло, — повторяю я снова и снова. — Алло!
Можно щелкать пальцем по трубке, чтобы снова пробудить ее к жизни.
Можно просто оставить ее в покое. Через четверть часа я сдаюсь, кладу трубку и тем быстро отключаю себя из пустоты. Поскольку, однако, разговор с Церковицем не потерял своей актуальности, и мне по-прежнему нужно выяснить у него номер телефона его зятя, я с новой энергией стучу по кнопкам. На этот раз мне отвечают сразу.
