Из сборника «Рассказы о путешествиях» - Эфраим Кишон

Много лет тому назад, когда мы впервые выбрались из Израиля в путешествие, мы чувствовали себя молодыми соколами, стремящимися выпорхнуть из родительского гнезда и расправить свои, пока еще неуклюжие, крылья, даже не представляя, далеко ли таким способом удастся улететь, когда и где следует приземлиться, и, коротко говоря, найдут ли молодые соколы там, вдали, все, что ожидали.

На окраине Тель-Авива есть небольшая берлога. Там живет старый cыч, который пользуется репутацией большого мудреца. Он пронес свою мудрость через десятилетия, заработав ее во многих путешествиях, а также схватках с многочисленными опасностями и столь же многочисленными паспортными и таможенными проверками, где он всегда выходил сухим из воды. Если и можно было где-то в мире получить совет, так только у него. Старого cыча звали Липсиц.

Однажды поутру мы прошли сквозь небольшую рощу, в которой пряталась его берлога. Липсиц безмолвно восседал на сучковатой ветви и моргал из-под нахохленных бровей своими мудрыми глазами.

— О, достойнейший, — робко начал я. — Как? Когда? Откуда? Куда? А главное: зачем?

— Не угодно ли присесть? — сказал Липсиц, проковылял в свою берлогу и вернулся с чашкой чая. После чего прочитал нам целую лекцию о заграничных вояжах. Начал он примерно так:

— Многие люди полагают, что деньги в путешествии — это все. И они совершенно правы. И не столько из-за высоких цен, сколько, что самое главное, из-за того, что за границей очень трудно получить ссуду. И тот, кто скажет вам, что уж он-то хоть каким-нибудь способом пару долларов, да заработает, тот не знает, что говорит. Сами посудите: с какой это стати один иностранец добровольно расстанется со своим долларом, чтобы отдать его другому иностранцу, да к тому же еще и еврею?

— Ребе, — сказал я, — но я умею петь.

— Сын мой, — произнес Липсиц, — не говори чепухи. Возьми с собой все свои деньги, которые только позволит тебе вывезти наше правительство, закрепи их самой надежной булавкой в самом недоступном уголке своего потайного кармана и не прикасайся к ним, пока речь не зайдет о хлебе насущном, да и то с большой опаской. Никогда — слышишь, ты: никогда, отныне и во веки веков — не ешь в ресторанах, чей персонал состоит больше, чем из одного тощего кельнера, или где твою тарелку будут разогревать на свечах. Каждая капля воска с них войдет в счет, и поскольку их всегда бывает много, оплатить счет ты наверняка не сможешь. По этим же соображениям никогда, отныне и во веки веков, не должен ты заказывать блюда, названия которых стоят в меню на французском языке. И если ты увидишь там пару недоваренных яиц по имени "Канапэ д'еф дурз-о-сэль а-ля-Шатобриан"