* * *
— Моя дочь была полна жизни, — поведала нам мать Кристины Алкотт, когда мы собрались у нее в гостиной. — Ваш рассказ не такой уж фантастичный, как вы могли бы предположить.
Манера держаться выдавала в Маррибелль Алкотт ум и высокий класс. Переплетающиеся морщинки на лице таили в себе очарование причудливой арабески. В речи слышались высоты мудрости. Мать Кристины жила с восемью бродячими чикагскими котами. А теперь еще мы, восемь бродячих memento mori.
— Когда я говорю, что моя дочь была полна жизни, — продолжала она, — то это нужно воспринимать как голую истину. Я хочу, чтобы меня поняли столь же буквально, как если бы я сказала: «Моя дочь была по гороскопу Рак» или «У моей дочери были рыжие волосы». Возможно, вы ждете от меня слез — слез радости, смущения… чего там еще. Их не будет. Сентиментальность оскорбляет меня. То, что здесь происходит, это не победа над смертью, а лишь жалкий компромисс с ней. Я хочу, чтобы вернулась Кристина, а не какие-то неопределенные вибрации, связанные с ее именем… А она уже никогда не вернется. Поверьте, в этой ситуации ничто не сможет уменьшить мою боль, так что, если бы в расчет брались исключительно мои интересы, я бы предоставила каждого из вас собственной судьбе и никогда бы не позволила вновь образоваться, как вы выражаетесь, «критической массе». Но разумеется, необходимо учитывать и чужие потребности.
Маррибелль повела нас наверх, отгоняя кошек с дороги. В коридоре размещалась заплесневелая коллекция антикварных ламп, старых часов и восточных ковров. Когда мы остановились перед дверью в спальню Кристины, я заметил, что мы выстроились в анатомическом порядке: кожа, уши, глаз, язык, сердце, желудок, влагалище, рука.
— Я не входила туда два с половиной года, — сообщила нам Маррибелль. — Не войду и сегодня. Там все меня ранит.
Она исчезла в чулане и вновь появилась, держа в руках влажный комок глины.
— У кого из вас рука моей дочери?
Я поднял вверх руку Кристины.
— У кровати — гончарный круг.
— Я в этом ничего не понимаю.
— Положите глину на круг, — произнесла Маррибелль раздраженно. — Включите мотор. Давите. Вот и все. Я не жду, что вы принесете мне греческую амфору, молодой человек. Просто мните глину.
Я вошел в комнату, размял глину пальцами и начал выполнять свое задание. Голограмма Кристины все время наблюдала за мной со стены над тумбочкой. Ангельское личико, усмешка Сивиллы. Выглядела она полной жизни.
— Сосредоточьтесь на руке, — крикнула мне Маррибелль, заслышав гул мотора.
