— Не вернуться ли нам к нашим переговорам, диктатор? Или тебе хотелось бы еще послушать о моем прошлом, о тех временах, когда я была ребенком, а в этом зале звучала музыка моего отца? Быть может, ты предпочтешь повесть о геройских подвигах твоего командующего конницей — как он со своими людьми прошел через бесплодную пустыню, чтобы вернуть трон моему отцу?
Цезарь вздохнул и перевел взгляд на сводчатый потолок, на рисунок, изображающий божество в лесу, отдыхающее в окружении сатиров и нимф. Он знал, что Клеопатра приказала открыть зал для приемов, чтобы римлянин прочувствовал великолепие и богатство ее трона. Да, это помещение потрясало воображение; оно, несомненно, было роскошнее и прекраснее любого римского строения. Мраморные колонны, огромные мозаичные рисунки со сценами из жизни богов, золотой трон, орел Птолемеев, что сидел над головой у Клеопатры и смотрел прямо в лицо Цезарю, как будто предупреждал, чтобы тот не смел и думать причинить какой-либо вред этой великой женщине, наследнице дома Александра… Все это ошеломило бы обычного римлянина, привыкшего к латинской простоте. Но если Клеопатра воображает, будто Юлия Цезаря можно устрашить подобным буйством богатства и могущества, она недооценивает его. Однако Цезаря восхищало то, как ловко Клеопатра использует все имеющиеся у нее средства.
— Уверяю тебя, я слышал все истории о приключениях Антония: он превосходный рассказчик и никогда не разочаровывает свою публику. Не родись он великим оратором и воином, он наверняка прославился бы как актер. И с чего бы вдруг мне, дорогая Клеопатра, захотелось слушать, как ты дразнишь меня рассказами о своих чувствах к моему заместителю?
— Меня огорчает этот разговор о Марке Антонии, человеке, которого я видела всего раз в жизни, да и то недолго. Не изволишь ли ты вернуться к нашим делам?
Они проводили целые дни в Великой библиотеке; Клеопатра заставляла смотрителей доставать с высоких стеллажей свитки, которые Цезарю особенно хотелось посмотреть. Вот, например, вчера он читал разговор с Сократом, собственноручно записанный самим Ксенофонтом. Ночами же они пировали, празднуя победу.
Они спали очень мало, и Цезарь знал: хотя он и чувствует себя не хуже, чем всегда, выглядит он помятым. Сегодня утром зеркало цирюльника, сбрившего ему щетину, отразило глубокие складки, прорезавшие щеки. Клеопатра же по-прежнему сохраняла прекрасный цвет лица. Вероятно, причиной тому была молодость, а возможно — косметика. В любом случае, эта женщина заставляла его чувствовать себя живым — сильнее, чем битва, сильнее, чем сама победа. Уже много лет Цезарь не чувствовал себя настолько живым.
