Надвигался рассвет. Свет сочился в комнаты Клеопатры, нарушая совершенный покой темноты. Ирас морщил нос во сне, как будто восход раздражал его даже сквозь забытье.
Через окно, выходящее на море, за верхушками деревьев сада царица видела порт, пока еще не погруженный в шумную суету, и дамбу, устремленную в море, словно серебристый палец, и указывающую путь к острову Фарос. На острове, над морем, на вершине башни горело негаснущее пламя; оно встретило первые лучи солнца, приветствуя день. Внизу, на берегу, Антоний лежал в объятиях армии шлюх.
Вошла Хармиона. Тонкие морщинки вокруг ее рта сделались глубже — она недосыпала. Следом служанка принесла на подносе чашу с горячим настоем индийских пряностей. Подчиняясь указующему персту Хармионы, девушка поставила поднос на подоконник, рядом с царицей. Доставив напиток, она тут же отскочила, как будто боялась, что ее побьют. Служанка была новая; царица прежде то ли не видела ее, то ли не замечала. Странно. Хармиона не позволяла незнакомым слугам входить в личные покои Клеопатры.
— Девчонка прямо из императорского дворца, — мрачно сказала Хармиона. — Я ее посылала за сведениями.
Прислужница украдкой бросила взгляд на царицу и тут же опустила большие, коровьи глаза, испугавшись, что Хармиона накажет ее за непочтительность. Царица поднесла чай к лицу, чтобы поднимающийся над чашей пар освежил кожу.
Девушка была совсем юной, пожалуй, лет четырнадцати; гречанка, но не чистокровная. Простой белый хитон открывал правое плечо, как у лакедемонянок. Царица заметила сквозь разрез в хитоне, что правая нога служанки слабо дрожит.
— Посмотри на меня, дитя, — велела Клеопатра.
Девушка повиновалась, явно удивившись сочувствию, прозвучавшему в голосе царицы. Царица поймала и удержала ее взгляд; ее удивила красота полудетского лица. Несмотря на явную примесь чужеземной крови, черты девушки вполне соответствовали греческому идеалу. Клеопатра мысленно сделала себе заметку: нужно будет поговорить с Хармионой об этой служанке. Прекрасное, невинное лицо. Интересно, не спал ли с нею Цезарион? Скорее уж Антулл. Он, подобно своему отцу, наделен талантом соблазнять робких, но склонных к уступкам существ. Цезариона же, хоть он и царь, самого приходится соблазнять.
— Что ты видела, дитя?
— Ничего, твоя царская милость, Матерь Египет, — отозвалась служанка, покосившись на Хармиону.
— Я отправила ее, чтобы она попробовала подслушать у дверей, — пояснила та устало. — Слуги совершенно ненадежны и не знают языка императора. А это дитя бегло говорит на нескольких наречиях. Ее отец был ученым евреем, а мать — изгнанницей. Передай ее величеству, что ты услыхала.
