Полковник был лишен должности и занесен в списки военных преступников, но суда избежал. Правительство Стамболийского[11] не предало суду союзников ни одного из болгарских офицеров. Обедневший, страшно состарившийся, он заперся в своем городском доме. Запущенный, поросший травой виноградник был срыт, полуразвалившийся дом брошен на произвол судьбы.
— Он не осмеливался приезжать сюда, — закончил свой рассказ старый учитель, — но и расстаться с этой землей не хотел. Теперь она перешла к его наследникам. Два года назад полковник скоропостижно скончался от разрыва сердца.
Учитель показал на ореховое дерево, которое нависло над домом, будто защищая его. Дупло в стволе зияло, как разверстая пасть. Дерево было очень старое.
— Когда-нибудь ветер сломает его и повалит на крышу, — заметил учитель. — Тогда дом обвалится окончательно. Никто о нем не заботится. Да он того и не стоит.
Он махнул рукой, и мы молча вернулись назад, погруженные каждый в свои думы о минувших годах, которые были не менее тревожными, чем нынешние.
Вечером, когда я вернулся в гостиницу, сирены подняли свой зловещий вой и город окунулся во тьму. Улицы наполнились топотом бегущих людей, устремившихся по крутым улочкам к туннелям, ища защиты в недрах земли. Я же остался в гостинице и, возвращаясь мысленно к рассказу учителя, пытался восстановить в памяти образ Элисаветы. Стекла окон дрожали и звенели от тяжелого, грозного гула налетавших с севера самолетов. Где-то там, за Дунаем, на румынском берегу, вздымались огненные языки пожаров, и край неба алел, как перед восходом солнца.
