— Я здесь, здесь, — проговорила она.
Они, точно слепцы, искали друг друга, и это блуждание в темноте нагнало на нее ужас. Она вышла из-за деревьев, остановилась на лужайке и ласково сказала:
— Я здесь, Михаил. Иди сюда.
— Где ты пропадала, Лиза? — спросил он, вынырнув из темноты. — Почему не отвечала?
— Мне захотелось пройтись.
— Не понимаю, что с тобой происходит! Ты стала такой обидчивой, — сказал он, и по его тону она поняла, что он хочет помириться и готов просить прощения.
Она ничего не Ответила, и он тем же жалобным голосом продолжал:
— Что за удовольствие бродить в темноте? Сердишься без всякой причины. Может быть, я тебя чем-то обидел, но, повторяю, ты стала какой-то другой.
Он взял ее под руку.
— Не будем говорить об этом, — сказала она.
— Все же объясни мне…
— Что?
— Ну, эту перемену… Отчего ты замкнулась в себе, стала чужой?
— Тебе кажется.
— Нет, я не ошибаюсь. Ты что-то скрываешь, — настаивал он.
— Это ты переменился! Стал раздражительным, все молчишь, глядишь исподлобья. А я все такая же.
— Нет… — проговорил он, тяжело припадая на больную ногу. — Ты теперь другая… Ты отдалилась от меня. Я это ясно вижу… Что касается меня, то не могу же я быть весел, когда дела идут как нельзя хуже. Бог весть, что нас ждет осенью. Мы с трудом удерживаем фронт…
Она не слышала, что он говорил дальше, потому, что у нее тотчас мелькнула мысль: «Да, осенью… Бог весть, что будет осенью, когда он уедет!» — И снова ее охватил страх перед будущим. На мгновение ей подумалось, что у нее не хватит решимости и она так и останется здесь с этим мужем, который сейчас ковыляет за ней, уцепившись за ее руку. Сердце сжалось от дурного предчувствия. Оно вселило в нее тревогу, омрачило надежду.
— Пойдем быстрее, — сказала она. — Мне нездоровится.
— Ты простудилась, — заметил он и продолжал излагать свои опасения и прогнозы относительно исхода войны, но его слова не доходили до ее сознания. Ей хотелось поскорее очутиться дома, лечь, отдаться своим мыслям и отогнать предчувствие, от которого ныло сердце.
Ночью она долго лежала без сна, с закрытыми глазами. Не хотелось видеть мрачную комнату с низким потолком, слышать тяжелое дыхание мужа и стон сверчков, такой безнадежно-тоскливый, что ей казалось, будто она обречена навечно оставаться в этих каменных стенах, в глуши и одиночестве. Память воскрешала отрывочные эпизоды ее супружеской жизни. Она мысленно перенеслась в свой городской дом, где не была уже целый месяц. Все это связывало ее, в этом было ее прошлое, то, что составляло до сих пор содержание ее жизни. Чтобы подавить свои колебания, Элисавета подумала о пленном. Только его образ высвобождал ее из цепких уз прошлого.
