«Даже если и видел, не посмеет сказать Михаилу», — ^ успокоила она себя и решила пойти к жене учителя, потому что ей не хотелось видеть этого нелюдимого, мрачного человека, которому, возможно, известна ее тайна…
На другой день ветер утих и на землю опустилась удивительная тишина. Все как-то обнажилось, будто лето уже сменилось незаметно подкравшейся осенью. Холмы как бы придвинулись ближе. В спокойном прозрачном воздухе разливался усталый мягкий свет. Дачные домики по склону холма белели вдали на фоне легких, поредевших акациевых рощиц, горизонт расступился вширь, и свет пронизывал выцветшую серую зелень растений. Тень дома стала короче и бледнее, на дорожке валялись желтые листья, утоптанная трава на лужайке, где паслась лошадь, поредела, а небольшая горка камней, сложенная на меже у края виноградника, сухо поблескивала, напоминая груду старых, извлеченных из земли костей.
Элисавета велела денщику вынести обеденный стол в сад и теперь сидела за швейной машиной, перешивая одно из своих платьев для маленькой дочери своей служанки. Стук машины разносился далеко вокруг, и под ее торопливый ритм Элисавета мурлыкала песенку, которую знала еще от матери. Быть может, она слушала ее, когда мать вот так же строчила на машине, а она трогала материю своими детскими ручонками, упоенная запахом новой ткани. Так или иначе, эта песенка всегда вызывала в ее душе грусть, которую испытываешь, вспоминая детство.
Рядом с ней на скамье сидела Мариола, распарывая старое платье. У нее было маленькое, сморщенное личико, редкие волосы выбились из-под платка, а из воротника полинявшего платья высовывалась почерневшая от солнца шея с тонкими морщинками и зобом. Мариола осталась здесь вопреки запрету полковника и была невообразимо счастлива. Ее широкие пальцы в порезах от кухонного ножа уверенно и проворно пороли ткань.
Обе женщины торопились дошить платье в тот же день и, поглощенные работой, почти не разговаривали.
Время близилось к трем, и денщик, как обычно, уехал за водой. Элисавета проводила его озабоченным взглядом. После вчерашнего этот человек стал ей неприятен. Впервые заметила она его вытянутую шею, сутулые плечи, длинные руки, потные желтые ладони. Особенно ее поразил его отвратительный затылок с редкими, жирными волосами. Перед тем как уехать, он нагло посмотрел на нее — так по крайней мере истолковала она его тяжелый взгляд.
Она продолжала строчить, вертя за ручку колесо машины. Ее белый локоть и красивая, холеная кисть, украшенная золотым браслетом, поблескивали в мягком свете дня, а на лоб падала тень пышных волос.
