Тот повиновался, и Антон оглядел его широкую спину, короткое плотное туловище, перетянутое ремнем, как бочка обручем. На огромной голове уродливо выдавался затылок, фуражка безобразно и смешно топорщилась.
— Что они толпятся под навесом? — спросил Антон.
— Привезли убитого партизана. Пытаются его опознать. Он не здешний, — с досадой проговорил агент.
— Можно мне взглянуть?
— А чего ж, глядите!
— Паштрапанов, я тут торчать возле лошади не буду, — пригрозил полицейский, но агент не удостоил его даже взглядом и направился с Антоном к навесу.
— И как это они его не перевязали на месте? — сокрушался агент. — Теперь от покойника поди дознайся чего… Поручик Дичевский даст им жару.
Антон шагал рядом с ним, бледный как мел. Ноги подкашивались, икры ломило. От волнения он тяжело дышал и почти не слышал, что говорит агент.
Вот и навес. Люди расступились, чтобы дать им подойти к покойнику поближе.
Это был плотный русоволосый человек лет тридцати пяти, с мускулистыми руками и большими босыми ногами. На коричневой одежде из грубого сукна ржавыми пятнами проступила кровь. Он лежал на спине, раскинув ноги, голова свесилась на плечо. На небритом лице застыло выражение глубокой задумчивости. Русые, давно не стриженные усы и полуоткрытые прозрачно-синие глаза, казавшиеся совсем живыми, еще усиливали это впечатление.
Антон поспешил отвернуться. Этот человек был ему незнаком. Быть может, он из Шуменского отряда? Не следовало дольше смотреть на него теперь, когда впереди побег. Кто знает, может, через какие-нибудь полчаса он и сам будет лежать с ним рядом, в такой же позе, еще не остывший, растерзанный…
Его трясло. Он ощутил вдруг удивительное чувство общности с этим убитым, резко отделявшее их от мира живых. Всем своим существом он прикоснулся сейчас к чему-то таинственному и страшному, и душа исполнилась тревоги и печали.
— Вы не знаете его? — спросил агент, удивленный его волнением.
— Откуда?
— Может, видали где… случайно… На вас просто лица нет… — добавил он, пристально в него вглядываясь.
— Я впервые вижу убитого человека, — проговорил Антон.
— Слабые же у вас нервы. А я вот могу глядеть на все что угодно… Как доктора. Идите, вас зовут.
Паренек-сапожник уже держал лошаденку под уздцы, толстый полицейский, сумрачный и злой, махал рукой, указывая Антону на ведро и воронку. Карие глаза парня потемнели от тревоги, утеряли свой жизнерадостный блеск. На лице были смятение и страх.
— Эй, Монка, — окликнул его полицейский, проходивший в этот момент мимо. — Видал того, под навесом? Протянул ноги! И тебя сволочём туда же. Тебе б, дурню, сапоги латать, а ты запрещенные книжки читаешь! — Он больно дернул паренька за волосы. Тот покачнулся.
