Воспоминания | страница 29
Чело высокое. Черты
С какой-то строгостью особой.
Славянофильские мечты,
Очищенные перед гробом.
Покой и честь не дороги,
Чтоб не кривить ни тем, ни этим.
Я берегу в ушах шаги
В холодноватом кабинете...
Сухая, твердая рука.
Шуршит страница осторожно.
В себе самом сгорят тревожно
И утомленье и тоска.
И вот глаза глядят в глаза
С такой отрадой и печалью.
И знаешь: в них - за серой далью -
Уже давно прошла гроза.
И начиная на краю
"Волной морской" исход из муки,
Я вспомню там любовь твою
И к небу поднятые руки.
1956. Троицкая суббота
IV
Таинство всего бытия Церкви, обнимающее все ее таинства, есть осуществление мира Божественного в мире земном, Царства Божия среди тления. Поэтому священник есть священнодействователь святилища, в котором для него вся полнота Жизни, вся его мудрость, вся правда и вся красота. Он знает всем своим умом и сердцем, что здесь, в Церкви, он нашел все, что кончились его богоискания. что он уже не искатель Жизни, а ее теург.
Так мне думается о священстве, о котором я мечтал всю свою жизнь и которого никогда не достигну. "И рад бы в рай, да грехи не пускают".
Вечность искания есть тоже болезнь души, ее рудинское бессилие достичь великого и смиренного творчества жизни. Богоискательство может быть очень убедительным, но только до известного срока.
Я хочу записать все, что я помню о С.Н. Дурылине (Дурылин Сергей Николаевич, 1877-1954, - писатель, критик, литературовед, искусствовед, театровед. В 1920 году принял священство, но вскоре сложил с себя сан. - В.П.). Вся религиозная сила его была тогда, когда он был только богоискателем, а поэтому когда он, все продолжая быть им, вдруг принял священство, он постепенно стал отходить и от того и от другого. Если золотоискатель, стоя над открытой золотой россыпью, все еще где-то ее ищет, то это признак слепоты или безумия. Как сказал мне когда-то один старец: "Я стою перед вами с чашей холодной воды, а вы передо мной машете руками и кричите, что умираете от жажды".
В 1920 году, вскоре после своего посвящения, С.Н. писал мне: "У меня кончилась жизнь и началось житие".
У нас, маловерных, есть одна тайная мысль: в Церкви, конечно, хорошо, но как же все-таки быть с Диккенсом и Рафаэлем, Пушкиным и Шопеном? Ведь, кажется, их нельзя взять с собой? И не только их, но и Эдгара По и Гогена, Полонского и Клода Фарера, Иннокентия Анненского и Эврипида. От многих людей остался в их книгах или музыкальных созвучиях точно какой-то огонь под пеплом, обжигающий душу. "Душа стесняется лирическим волненьем".