Год кометы и битва четырех царей | страница 41
поднимается на гору Роза, а перед ним молодой слуга несет, точно вымпел, сумку с провизией. Как известно, мсье де Соссюр, изобретатель гигрометра, совершил восхождение на эту гору, не снимая с головы цилиндра, пошитого лучшим шляпным мастером Турина.
— А какую подпись поставить под рисунком?
— «Cometam interpres[31] поднимается на альпийскую вершину, чтобы заняться своим делом».
— Может, ввернуть еще какую-нибудь латинскую фразу?
Редактор торжественно продекламировал с французским выговором (он учился в Сорбонне) отрывок из «Георгик» Вергилия. Он выучил его наизусть, чтобы выступать с ним на празднике в честь прохождения Юлия Цезаря через город, взяв строки, намекавшие на смерть Цезаря в мартовские иды[32]:
— Всполошим народ! Хоть и напечатаем по-латыни, найдется священник, который переведет…
— Конечно! Пока что хватит восхождения на гору с надписью Cometam interpret, а дня через три начнем печатать советы по гигиене. Подыщем мыловаренную фабрику, которая оплатила бы рекламу мыла.
— С картинкой, где изображена выходящая из ванны женщина…
— Из-под полотенца выглядывают обнаженное плечо и нога ниже колена…
— Может, кусочек бедра в вечернем выпуске?
— Мыло разного цвета с запахом итальянских духов…
— Лучше скажем — французских, так будет пикантнее.
— А какое дадим название рисунку?
— Ну, например, «Голубка с берегов Сены»…
— Тут можно и прокатиться насчет оппозиции…
— Неплохо задумано! С одной стороны, нашими советами по гигиене мы отвлечем народ от кометы, меньше будет беспокойства, а с другой — скажем, что наша прекрасная купальщица — Jeannette la République…[34]
— И сошлемся на парижские театры, где такие прозванья в моде…
— И пусть она будет пухленькая, только чтоб ноги были стройными…
— Она должна улыбаться…
— Разумеется! Какое это наслаждение — намыливаться таким мылом! Художник, что рисует золотые буквы на траурных венках, пусть для вдохновения сходит в заведение Калабрийки. Выдайте ему пятнадцать песет…
— Это же мало!
— Пусть для экономии ограничится созерцанием!
Месяц за месяцем проходили спокойно, в городе и окрестностях не случалось ничего чудесного или необычайного, что позволило бы заподозрить влияние кометы. Было несколько случаев кори в аристократических семьях в мае, а в июле одного пса посчитали бешеным. Его загнали в угол и пристрелили четырьмя выстрелами. Не слыхать было, чтобы он кого-нибудь покусал, однако через две-три недели взбесилась коза. Она входила в дома, если двери были открыты, ухитрялась иногда залезть на крышу, а если не могла взобраться, то быстро спускалась и шла искать другую открытую дверь. Она была швейцарской породы, с длинными острыми рогами. Набросилась на другую козу, свалила ее на землю и забодала. Ее тоже пристрелили. Но до этого однажды она носилась как сумасшедшая по террасе в доме богача, торговца зерном, и подцепила на рога веревку, на которой сушилось белье. Коза с испугу взбрыкнула и сверзилась во двор, где стояли мешки с русским зерном, вся окутанная бельем. Дочь торговца бросилась за ней, чтобы спасти свое белье: пояс с подтяжками, лифчики и кружевные панталоны, расшитые по кромке голубыми цветочками. Капрал Солито остановил девушку и сказал, что, если на белье осталась кровь или слюна козы, его надо уничтожить или отмочить в солевом растворе, таков приказ санитарного надзора. Дочь торговца, покраснев от смущения, прижимала свои вещички к груди. Наконец уступила требованию властей предержащих и только попросила капрала обращаться с ее бельем поосторожней. Это была полная брюнетка с высокой грудью, очень живая, она знала много модных куплетов, которые напевала, когда причесывалась у окна, а когда облокачивалась на подоконник, показывала впадинку между грудями; черные косы свешивались на вывеску, возвещавшую, что здесь торговый дом «Тито Рикоте, русская пшеница». Торговец посчитал, что нанесен ущерб чести его дочери: весь город только и говорил, что о кружевных панталонах Роситы, дочери Рикоте, — не подарок ли это жениха, который к ней сватался, это был сын весьма зажиточного крестьянина.