Оливия первой заговорила об их будущем.
— Кэтрин сказала мне, что я буду жить у твоей сестры до того, как…
— До того как мы поженимся, — договорил он за нее. — Да, Элизабет живет совсем недалеко от меня. Тебе будет хорошо у нее. Она и ее муж Арчибальд — очень добрые люди. Они тебе понравятся, я уверен.
Тяжелые капли начали падать с неба, и Лоуренс схватил ее за руку и повлек к дому для гостей.
В комнате было тепло, в камине горел огонь, отбрасывая теплые отблески на беленые каменные стены. На каминной полке был укреплен небольшой факел, там же лежали свечное сало и фитиль. У стены стояла большая корзина с дровами. Оливия заметила, что их разбросанные вещи убраны и все следы их торопливых сборов исчезли как по волшебству. Она сняла мокрую обувь, тряхнула влажными волосами и опустилась на колени у камина, грея руки. Пальцы были как ледышки и тряслись; когда ударил гром и разразилась гроза, она задрожала всем телом, страшась не только той бури, что бушевала за окном, но и той невидимой бури, что была в ее душе. Она обернулась и увидела, что Лоуренс снимает свою длинную, доходившую до икр синюю тунику. Сверкнувшая в этот момент молния осветила его фигуру пугающим бело-голубым светом. Одновременно со страшным ударом грома, эхо от которого прокатилось по долине, Оливия вскочила на ноги и бросилась к двери — все, что угодно, только бы убежать от него, от его близости в этой темной комнате. Следующий оглушительный удар грома сотряс стены их дома, и она невольно вскрикнула, замерев от леденящего душу страха.
В это мгновение он подхватил ее на руки и понес. Она открыла рот, чтобы закричать, но не успела издать ни единого звука, как почувствовала, что ее осторожно кладут на кровать, закутывая при этом в покрывало так, что ее ноги и руки оказались скованными, как крылья бабочки в коконе. Лоуренс передвинул ее на середину кровати, и в этот момент новая вспышка молнии осветила комнату. Она увидела своего будущего мужа, склонившегося над ней с бледным в этом призрачном освещении лицом, а потом снова все погрузилось во тьму. Й в этой темноте она почувствовала тяжесть его тела и губы, покрывавшие поцелуями ее лицо, услышала нежные, успокаивающие слова.
— Тише, маленькая моя птичка, успокойся. Ну что ты, птичка, тише!.. — Его низкий голос продолжал уговаривать ее, словно у нее действительно были крылья, чтобы улететь. — Ну же, это всего только гроза! Успокойся, моя маленькая птичка, успокойся, моя голубка.
