Не знаю, как ей сказать. Потому что прекрасно представляю, что будет: сперва запрет, потом крик, потом, когда это не поможет, — упреки и слезы — мол, она волнуется, а я совершенно о ней не думаю, потом ей станет дурно, и все вокруг засуетятся. Приедет лекарь, пустит кровь. Она сляжет, вокруг нее захлопочут невестки, а я буду злодеем, который довел родную мать до такого состояния. И я и впрямь начну ощущать себя последним мерзавцем и сдамся… или в этот раз нет? Не уверен, что выдержу — раньше не получалось.
Пожелай мне удачи, брат.
Рихмер.
Даже если Рамон и страдал поутру от похмелья, со стороны это было незаметно. Когда Эдгар, накануне засидевшийся за полночь, продрал глаза и постучался в комнату брата, тот уже сидел над какими-то бумагами.
— Как ты? — осторожно поинтересовался Эдгар.
— Жив, как видишь. — Рамон провел пальцами по виску, поднял голову: — Ты завтракал? Я тоже нет, пойдем.
Уже успевший привыкнуть к тому, что хозяину дома подают то же, что и всем остальным, Эдгар удивился, когда слуга поставил перед братом глубокую тарелку с почти непрозрачным варевом, исходящим горячим паром и густо пахнущим чесноком. Заметил он и то, как Рамон улыбнулся, смущенно и немного виновато.
— Что это? — спросил Эдгар, едва слуга вышел принести вино. Наверное, не стоило так осторожничать, едва ли тот понимал, что говорят господа, но молодой человек, никогда не имевший прислуги, так и не научился относиться к ней, словно к живой мебели.
— Местное блюдо. — Рамон снова усмехнулся. — Хвосты, ноги, хрящи ставятся вариться с вечера и к утру превращаются вот в это. — Он поднял ложку с густой жидкостью. — Незаменимая штука с перепоя. Но не помню, чтобы вчера просил это приготовить. Я сильно буянил, напившись?
— Совсем не буянил.
— Хорошо. А то было испугался, что впервые в жизни налакался до беспамятства и наломал дров. Иначе с чего бы?
— Слуги могли просто посчитать кувшины и сделать выводы.
— Да, пожалуй. — Он принялся было за еду, потом поднял голову, пристально посмотрел на Эдгара: — И перестань меня разглядывать. Я жив, спокоен и не собираюсь уходить в запой или устраивать дебош.
Эдгар, смутившись, принялся за рыбу.
— Вечером отметимся на балу, потанцуем, — продолжал Рамон.
— Я не танцую.
— Куда денешься. Потом я тебя много с кем познакомлю, пригодится. И исчезну, как только позволят приличия.
— А я?
— Ну и ты, если хочешь. И если получится. Я-то здесь никому ни за чем не сдался, а вот ты теперь важная птица.
