— Кому я там сдался?
Рамон в который раз выжал тряпицу.
— Не скажи. Так далеко от дома каждый новый человек — событие.
— Так вон их, новых, пять кораблей плывет.
Воин вздохнул.
— Не пойму, то ли ты в самом деле дитя малое, то ли притворяешься.
— О чем ты?
— Ты едешь учить невесту герцога. Полновластного хозяина новых земель, раздающего лены. Брата короля — но это мелочи. Тебя не оставили бы без внимания, даже если бы ты был безродным подмастерьем.
— Так я и есть безродный…
— Да ну? Матушка не успела вдолбить тебе генеалогию? Мы с королями в родстве были — пока пра-пра… не тем будь помянут, проклятье не заработал.
— Я ублюдок, забыл?
— Ну да. Только в глазах всех это делает тебя еще более привлекательным объектом для сплетен. Эдгар, я знаю, о чем говорю, — в конце концов, я вырос среди этих людей. Я жил в доме герцога восемь лет.
Эдгар помолчал.
— Признаться, я уже начинаю жалеть, что согласился.
— Полагаю, так или иначе, тебе бы не оставили выбора, — пожал плечами Рамон. — С другой стороны, может, хоть так ты научишься просчитывать последствия своих поступков. А то старше меня, а ведешь себя не лучше Хлодия, право слово. У того одни героические баллады в голове, у тебя — святое писание. А как это совмещается с настоящей жизнью, ни его, ни тебя не волнует.
Эдгар хотел было возмутиться, но вместо этого снова надолго замолчал. Потом тихо сказал:
— Наверное, я просто не знаю, какая она — настоящая жизнь.
— Значит, пришла пора узнать, — так же негромко ответил Рамон.
Хуже всего было то, что читать у Эдгара не получалось. Он специально припас в дорогу свиток нового трактата о совершенстве божественном и о первородном грехе, но обнаружил, что не в состоянии одолеть ни страницы. Стоило только попытаться всмотреться в мелкую вязь букв, как морская болезнь, вроде бы не беспокоившая в обычное время, отчетливо давала о себе знать. Он честно попытался было не обращать внимания на слабость плоти — и едва успел вылететь на палубу и добежать до борта, занятого такими же страдальцами. Вторая попытка одолеть строптивый трактат закончилась столь же печально, а на третью молодой человек уже не решился. И оставалось только спать, молиться и размышлять. Рамон, судя по всему, становиться брату нянькой не собирался. Нет, он никогда не отказывался поддержать разговор, если оказывался рядом, — но чаще пропадал где-то среди пьющих или играющих в кости. Эдгар попытался было его образумить — ведь кости, как и любые игры, возбуждают алчность, коя есть грех смертный, — но приподнятая бровь и невероятно ехидная ухмылка остановили поток благочестия раз и навсегда.
