Он шагнул к ней и вдруг оказался так близко, что она почувствовала тепло, исходящее от его тела.
— Нет-нет, я отнесу.
С чашками в руках Колетта прошла в гостиную, ни на мгновение не забывая о Тэннере, который следовал за ней, поставила одну чашку на кофейный столик, а вторую — на подлокотник кресла, в которое и уселась. Тэннер устроился на диване и сжал чашку в ладонях.
— Что вы можете сказать об этом Дэнни?
Колетта улыбнулась.
— По-моему, вам совершенно не о чем беспокоиться. Он славный парнишка. Они с Джиной начали строить друг другу глазки с первого дня, как она стала работать в магазине. Дней через десять он стал провожать Джину домой. Приятно смотреть, как начинается такой роман.
Тэннер нахмурился и отхлебнул кофе.
— Джине еще рано иметь дело с мужчинами.
Колетта задумалась, затем кивнула.
— Да, я не была бы счастлива, если бы у нее завязалось что-то серьезное в таком возрасте. Мне кажется, для женщины важно твердо встать на ноги, укрепить свою независимость. Только после этого стоит думать о серьезных отношениях с мужчиной.
Тэннер изогнул бровь.
— Значит, этим вы и занимаетесь? Добиваетесь стабильной независимости, чтобы потом заняться личной жизнью?
— Я уже давно независима, — возразила Колетта. — И не испытываю ни желания, ни необходимости впускать в свою жизнь мужчину. Мне нравится зависеть только от самой себя.
— Должно быть, вам одиноко, — заметил Тэннер.
Нет, она не будет чувствовать себя одинокой, если у нее родится ребенок, которого она, возможно, уже вынашивает.
— Мне некогда быть одинокой.
— У нас в Фоксране вы показались бы... неестественной.
Колетта удивленно подняла глаза.
— Неестественной? Это еще почему?
Тэннер усмехнулся.
— В Фоксране большинство одиноких женщин хочет одного: найти хорошего человека. О независимости они не думают. Им хочется быть половинкой одного целого.
Колетта рассмеялась.
— Значит, они — заблуждающиеся души. Насколько я могу судить.
— Вы как-то сказали, что живете самостоятельно с восемнадцати лет. Довольно рано вы зажили по-своему.
— Если бы Лилиана могла, она бы устроила так, чтобы я была сама по себе еще шестилеткой.
— Лилиана?
— Это моя мать, — пояснила Колетта.
Тэннер откинулся на спинку дивана. Бежевая обивка подушек казалась идеальным обрамлением для его смуглого лица.
— Вы называете мать по имени?
Колетта кивнула.
— Мне было десять лет, когда она уговорила меня называть ее Лилианой. Ей не хотелось, чтобы люди знали, что у нее такая большая дочь.
